нет. Можно добавить еще одно шоколадное?
– Да! – ответила я, вероятно, с чрезмерной готовностью.
Мне показалось, что, наклоняясь, Генри улыбнулся. Он переложил одинокое шоколадное печенье в коробку, закрыл крышку, придвинул по прилавку ко мне, пробил чек, а когда давал сдачу, я заметила, что он держит купюры за самые края и кладет монеты мне в ладонь так, будто хочет избежать случайного прикосновения.
– Ладно, – сказала я, поняв, что не остается ничего другого, как только забрать коробку и уйти, – спасибо.
– На здоровье, – пожелал он. Тут его взгляд остановился на моем плече, и Генри слегка нахмурился. – Что у тебя с рубашкой? – спросил он, и я поняла, что он смотрит на одну из моих новых футболок, которая выглядывала из холщовой сумки.
– Ой… – Я запихнула ее поглубже. – Только что нашла работу. В баре-закусочной на пляже.
– Правда? – удивленно спросил он. На этот раз это был, несомненно, вопрос.
– Да, – сказала я с решимостью отстаивать правильность своего поступка, а про себя подумала: он не знает, что это моя первая работа и на ней мне придется заниматься неквалифицированным трудом. – А что?
Генри набрал воздуха, собираясь ответить, но в это время дверь открылась, и в магазин вошли две женщины примерно маминого возраста, обе одетые во что-то наподобие восточных халатов с поясом и в сандалиях.
– Ничего. – Генри покачал головой, – Неважно.
Женщины встали за мной, разглядывая пирожные в витрине, и я поняла, что пора уходить.
– Пока, – сказала я, забирая зеленую коробку.
– Держись подальше от леса, – ответил он с ироничной улыбкой.
Мы встретились взглядами, и я подумала: это ли не возможность извиниться за то, что я сделала? Вряд ли мы снова станем друзьями, но мы же соседи и мои извинения могли бы разрядить ситуацию, по крайней мере, позволили бы мне снова появляться на пристани.
– Что-нибудь еще? – спросил Генри вполне доброжелательно. Я чувствовала на себе взгляды женщин, ожидавших моего ответа. Но я пять лет назад струсила – от этого-то, кажется, вся каша и заварилась – и по-прежнему оставалась трусихой.
– Нет, – ответила я и отошла, позволив женщинам купить пирожные к кофе. – Больше ничего, – я повернулась и вышла из магазинной прохлады в послеполуденное пекло.
Отец ждал меня, прислонившись к «ленд крузеру». У его ног стоял бумажный пакет с рекламой «Хенсонз Продьюс», а в руке он держал пластиковую коробочку с палочками лакрицы. Такие коробочки лежали в магазине возле кассы, и всякий раз, когда отцу поручали что-то купить – или когда он мог перехватить в «Хенсонз Продьюс» возле кассы кого-то из нас, – он брал лакрицу, и обязательно черную. Уоррен сказал, что красная лакрица вовсе не настоящая, изготавливается не из солодки, и с тех пор черную лакрицу отец полюбил еще сильней.
– Эй, малыш, – улыбаясь, сказал отец, когда я подошла, – что нового? – Он посмотрел на зеленую коробку из булочной, и его улыбка стала еще шире. – Что это?
Я