забавляет: временный смысл – иначе говоря, часть от целого – наверняка есть, а вот непреходящий, или целое, неведом. Я улыбаюсь от бессилия и засыпаю.
Утром, которое считается мудренее вечера, ситуация не упростилась. Взбитые сливки облаков то тут, то там разрываются, и в синие небесные окна устремляется солнце. Нина держит зеркало, я причёсываюсь. Голыми плечами чувствую, как осыпаются мои лёгкие волосы, словно желтые листья с уходящих в сон осенних деревьев.
Старость – это другая жизнь. Совсем другая. И не только потому, что движения скованы и с болью приходится мириться, а не лечить её, как в молодости. В конце концов, не так уж много осталось, можно и потерпеть, но как раз это и значит, что изменилась ментальность.
У Пушкина кузина говорит мамаше Лариной:
Мне тяжела теперь и радость,
Не только грусть… душа моя,
Уж никуда не годна я…
Под старость жизнь такая гадость…
И откуда знал о старости в тридцать-то лет?
А ведь и правда: гадость жизни лезет изо всех щелей, как прежде везде сияла красота. Это так безжалостно – дать только одну жизнь, которую не с чем сравнить! Неминуемость смерти, уже осознанная, отравляет существование. Никакого удовольствия. Сплошные недостатки и только единственное утешение – воспоминания. Преимущества опыта мнимые – он полезен, когда надо принимать решения, а старость теряет даже эту потребность. Самое неприятное в старости – осознание предела жизни, его близости. Конец назначен, но точная дата не известна. Как будто объявили: у вас онкология четвёртой степени, неоперабельна, неизлечима. Ждите. Ждём-с.
Когда я сегодня называю вслух дату своего рождения, хочется не просто смеяться, хочется ржать, потому что внутри я давно ощущаю себя сорокалетней. И вдруг в зеркале отражается эдакая харя! Глаза имеют мерзкое свойство скукоживаться до изюминки, верхнюю губу бороздят вертикальные морщинки, и эти ужасные собачьи брылы! Никакие, самые дорогие кремы не помогают. Правда волос пока хватает, и лежат они хорошо. Современные причёски, вернее их отсутствие, когда длинные пряди висят неряшливыми соплями, уродуют лицо и убивают индивидуальность. Такое может позволить себе лишь известная актриса, потому что знает, что под софитами станет прекрасной.
С интересом рассматриваю свои руки: суставы припухли, нарушая строгую линию пальцев, а кожа, потеряв влагу, стала похожа на мятый шелк с залежалыми коричневыми пятнышками. Хочется послюнить палец и стереть их, но не получается, пятнышки даны навечно и в народе зовутся «смертяшки». Такие появились у моего отца, после чего он прожил ещё пятьдесят лет, но он выдающаяся личность, а я простая смертная, мне такие цифры недоступны.
Моё тело долго выглядело хорошо, вызывая зависть у приятельниц. До восьмидесяти – ни единой складочки на шее! Чистая физиология. Недавно гинеколог, просматривая анализы, заметила: «У вас повышенный гормональный фон». Не возражаю. «Вам хорошо бы замуж». Спасибо,