историй не случалась. Одни говорят, что это произошло во вторник, когда другие клянутся, что это было на другой неделе.
Или говорят: «Я помню, потому что был там», когда кто-то еще с полной уверенностью – с полной уверенностью! – говорит, что он был единственным в моей комнате.
Я не помню шутки о похоронах, но это похоже на правду, потому что именно таким я старался быть: тем же Джеффом. Беспечным. Улыбающимся. Выдумывающим шутки из ничего, даже в самых плохих ситуациях.
Было тяжело. Мама постоянно беспокоилась, когда находилась в моей комнате, будто не знала, куда ей себя деть. Будто боялась быть рядом со мной. Говорила в основном тетя Джен. Мама оставалась на заднем плане, смотрела на меня глазами, говорящими «Я люблю тебя больше всего, и мне так печально смотреть на тебя».
Она чувствовала вину за меня. Я не хотел, чтобы кто-то чувствовал вину.
Она постоянно спрашивала, как мои дела.
Я ненавидел этот вопрос.
Что она хотела от меня услышать? «Люблю это место! Все замечательно!»
Большинство родственников были именно такими. Они уделяли мне слишком много внимания: спрашивали, все ли в порядке каждый раз, когда я морщился, пытаясь узнать, могут ли они чем-то помочь. Даже мой брат Тим относился ко мне как к инвалиду.
– Джефф, все в порядке, бро? Хочешь, позову медсестру? Может воды? Нога не болит?
Да, братец, моя нога болит! Моя нога болит так, будто какой-то малолетний засранец взял палочку от эскимо и переломил пополам.
Мне было лучше с Эрин. С ней я не чувствовал никакого давления. Мы могли сидеть в комнате вместе, не говорить и быть счастливыми.
Я никогда не сомневался в ней. Мы были вместе всего год. Меньше чем за месяц до взрыва мы расстались. Она бы никогда не оставила меня вот так лежать в больнице, но она могла отдалиться. Она любила рутину. У нее был план на жизнь. Безногий парень, которому она была нужна в качестве эмоциональной и физической поддержки – кому еще поправлять мое больничное одеяние? – никогда не был в ее планах.
Все же первым делом после пробуждения я звал Эрин.
И она приходила.
Именно Эрин сказала мне, что расследование зашло в тупик. Она рассказала о давлении прессы. Она рассказала, что, как только они выходили из палаты, репортеры с бесконечными камерами окружали ее. Британские репортеры нашли наше совместное фото в Фейсбуке. Теперь эта фотография разлетелась по всем каналам. Это была стандартная картинка «до» безногого мужчины.
– Твой отец продолжает говорить с прессой, – говорила печально Эрин.
Я полагаю, что у нее было предположение, что, если мы заляжем на дно, внимание начнет ослабевать.
– Это его решение, – сказал я.
Она рассказала мне о других семьях в отделении интенсивной терапии, о семействе Одом из Калифорнии. Их приемный сын играл в Революции, бостонской профессиональной футбольной команде. Их дочь бежала марафон. Мать семейства пережила взрыв невредимой, но большой кусок шрапнели практически разорвал ногу