В общем, ничего ему не хотелось, даже есть, хотя и чай давешний из него уже весь вышел, и варенье Нины Филипповны усвоилось без остатка. Вместо ужина он развернул и подвинул к окну глубокое и удобное Ленькино кресло, погасил свет и в то кресло плюхнулся, как в матрицу. Ноги он закинул на подоконник, для чего пришлось расчистить на нем место, довольно бесцеремонно растолкав в стороны ежей. Ежи возмущенно зафыркали, а после долго еще сопели носами, принюхиваясь к незнакомому аромату Вениных носков. «А, пусть их», – сказал себе Лис.
Он собирался все обдумать и прийти хоть к какому-то пониманию того, что происходит, но ничего не получалось. Он был слишком уставшим, чтобы думать и анализировать, но и слишком возбужденным, чтобы сразу уснуть. Все его переживания, все мысли, с ними связанные, теснились в его сознании, словно в переполненной приемной, все одновременно высказывались и требовали к себе внимания. Поэтому в голове стоял шум, белый шум, громкий и неприятный, который лишал его остатков сил. Веня попробовал избавиться и от шума, и от того, что его вызывало, от всех-всех мыслей. Он знал специальную методику. Для начала следовало представить себе, что его голова изнутри – это просторная пустая комната, которую нужно вымести большим пушистым веником. Управлять веником на расстоянии задача не из легких, требующая полной концентрации внимания, поэтому поначалу приборка давалась ему с трудом. В конце концов, он освоился с процессом, и ему удалось навести в своей голове аскетический порядок, повыметав из нее весь сор. После этого оставалось лишь отслеживать каждую залетную мысль, которые периодически возникали из ниоткуда, и не давая им развернуться выпроваживать всех вон. Сразу, не медля, веником, веником! Он и с этим справился. И только тогда наступила тишина, которая позволила ему, наконец, расслабиться. Через какое-то время пустая голова его постепенно наполнилась невесть откуда взявшимся легким светящимся туманом, в глубине которого стали возникать фантастические образы. Образы проявлялись и пропадали, и появлялись вновь, никак, впрочем, его не беспокоя. Как бороться с ними он не знал, да уже и не хотелось бороться с чем-либо. Расслабленность, леность и сонная нега овладевали им.
Шторы на окне он не закрывал, поэтому одна только легкая тюлевая занавеска отгораживала внутренний объем комнаты от окна и, далее, от внешнего подлунного мира. Ну, как отгораживала, символически, иллюзорно. Мир тот на самом деле были рядом, он сообщался с комнатой напрямую, окно исчезло, а, может, не существовало никогда, они были одно.
Пока Веня воевал со своими мыслями, на видимый ему из кресла сектор небосвода выкатилась луна. До полнолуния оставалось еще несколько дней, поэтому луна была почти круглой, однако совсем не казалась громадной, да и не светила чрезмерно ярко. По какой-то необъяснимой причине луна выглядела желтой-желтой, слегка оранжевой, и что-то до боли знакомое ему напоминала. А когда их, лун, на небосводе