когда он уже подошел к окну, прикидывая, как же ему теперь нужно исхитриться, чтобы слезть отсюда по отсыревшим и наверняка сделавшимися скользкими бревнам сруба, она окликнула его снова.
– А ты точно только из-за этого татя ко мне пришел?
Врать Тверд не стал.
– Нет.
Вниз лезть не стал. Шансов сверзиться с такой высоты и на радость местным собакам рассыпать по двору свои кости так было гораздо больше. Поэтому он продолжил карабкаться ввысь. Одолев еще один поверх и изрядно расшатав нарядный конек на сгибе водостока, забрался на самую крышу.
С такой высоты пути отступления просматривались очень здорово. Возвращаться на боярское подворье смысла не имело никакого. Нужно было искать другую дорогу от вражьего порога. И пока наиболее безопасной и верной виделась одна – спуск с противоположной стороны хором Полоза. Правда, сматывание удочек в этом направлении было бы очень хорошо видно с третьей стрельни, воткнутой как раз на самом конце предполагаемого пути к спасению.
Но выхода особого все равно не было, так что хочешь не хочешь, а лезть вниз все ж таки придется.
В хмурое небо по-прежнему бил не сгибаемый никакой непогодой клинок хазарского огня.
Какого только неба Тверд ни повидал. И славянского, и хазарского, и ромейского, и даже булгарского. Сказать о высокой лазурной громаде над головой мог лишь одно – везде оно одинаково. Так какого ж лешего во всех странах разные народы населяют его исключительно своими высшими вершителями судеб? Византийцы покланяются Казненному, норды – Одноглазому, хазары – Чистому, а у русов заоблачные выси населяют свои боги. Как будто кто-то нарочно выдумал мир, в котором каждый из народов считал соседнее племя чужим и ни в коем случае из-за всех этих божественных разногласий не захотел бы сблизиться с ним. Или хотя бы принять равным себе.
Он уже собирался перемахивать через последнюю препону, как сбоку, со стороны стрельни, мелькнул трепещущий сполох света.
– Ты кто?
Их было двое. Один держал перед собой факел, а второй за его спиной спешно накладывал стрелу на выхваченный из тулы лук. Оба в кожаном доспехе с нашитыми железными бляхами и кожаных же шлемах с коваными, закрывающими нос стрелками.
– Ты кто таков, я спрашиваю?
Стрелка шлема здорово спасла нос воя, а плотно нашитые на доспехе бляхи – живот, когда Тверд наддал по нему ногой, опрокидывая обоих обратно в дверь стрельни. С грохотом, криком и треском они ввалились внутрь и, судя по звуку, покатились вниз по находящейся внутри лестнице.
Ждать, покуда они снова захотят спросить его имя, Тверд не стал. Подобрав шлепнувшийся под ноги факел, он перебросил его через частокол на улицу, сиганув за ним следом.
Задумка с факелом оказалась не лишней. Бегущие от погони тати, как правило, не любят привлекать к себе лишнее внимание и освещать себя для пущей наглядности. И поэтому, когда он выскочил с лучиной в руке из-за угла тына и почти нос к носу столкнулся с четверкой добро осброенных дружинников, его не уложили носом в землю.
– Что,