окно было поверхом выше. Усевшись на край подоконника и изо всех сил стараясь не глядеть при этом вниз, Тверд напоследок бросил настороженный взор на подворье. Там по-прежнему царили суматоха, паника и неразбериха. Убедившись, что и сейчас его вряд ли кто видит, он бросил тело вверх.
Пальцы, будь они неладны, снова зацепились за резную и совершенно ненадежную красоту наличника. Впрочем, было бы хуже, цапни они вместо того пустоту…
Привычными уже движениями вытянув тело на подоконник, он осторожно заглянул внутрь.
На столе чадит лучина, у двери, подвешенная к крюку на потолке, горит масляная лампа. И вроде бы никого.
Поднатужившись в последний раз, он забрался в окно, затравленно огляделся и спрыгнул на пол. Стук сапог заглушил вдаривший снаружи раскатистый грохот грома. Словно от испуга колыхнулись спадавшие с самого потолка и, должно быть, прикрывавшие чье-то ложе нарядные ткани балдахина. Огонь лучины боязливо затрепетал.
И все.
Странно. Хват-то говорил, что ключница будет ждать его здесь. А когда все утихомирится, отведет его к…
– Добрыня?
Звук знакомого голоса едва не опрокинул его, отправив обратно в распахнутое окно.
Она стояла всего в паре саженей от него, прикрываясь этим самым балдахином. В зеленых глазах плескался не то испуг, не то удивление. Но уж точно не радость от встречи с желанным сердцу героем.
– Ждана? – наконец-то совладав с голосом, просипел он.
Тверд достаточно пожил на свете, а повидал так даже сверх того, что называется достаточно, чтобы уяснить для себя одну простую истину – судьба любит время от времени подкинуть в щи навозу. И если где-то глубоко внутри он, вернувшись на родную сторону, желал этой встречи, то уж, конечно, совсем не так ее представлял. Причем и встречу, и саму Ждану.
Она изменилась. В первую очередь глаза. Теперь в них не кружила легким пухом лебединая нежность. А читался вопрос, причем не из самых добрых.
– Что ты тут делаешь? – лишь этот дурацкий вопрос и пришел ему на ум.
– Что я тут делаю? – от удивления она едва не всплеснула руками, отчего занавесь балдахина наверняка скользнула бы в сторону. Хотя и без того он успел отметить, что тонкий девичий стан за эти годы по-бабьи отяжелел. – Что я тут делаю? Это вообще-то моя почивальня! Какого лешего ты сюда залез?!
Ему сразу вспомнилось восстание константинопольского плебса, едва не перехлестнувшее через могучие стены дворца базилевса. Усмирить его удалось только этерии, которая вышла навстречу морю восставших плебеев и рабов. Они подозревали, конечно, что смута эта полыхнула не просто так, но когда в тыл выстроившейся в боевой порядок гвардейской фаланге вдруг выскочил большой кавалерийский отряд, в том пропали последние сомнения. Так вот. Тогда, оказавшись в окружении многократно превосходящих сил противника, он остался далек от того, чтобы запаниковать.
А сейчас – запаниковал.
– Но… – в горле