желаемой улыбки. Сейчас на нём была бесконечно страдательная любовь, умащённая нежностью и беспокойством за него. Она блистала. Её свежесть и неподдельность так и перехватили его сердце металлическим холодным обручем, и оно радостно стремилось в этот неумолимо-блаженный плен. «Жеа, мой миленький, я так и знала, я так и знала, – пролепетала она, и слёзы заблестели в её таинственных глазах. – Я всю ночь не спала – так мне кольнуло сердце. Я знала, знала, что тебе очень плохо. Но я не поверила… Миленький…». Жеа лопотал неразборчивые слова нежности и взял её действительно прохладную с мороза руку, которую она держала на его правом плече, и стал целовать её в ладошку. У Айне выкатилась слезинка – сначала из правого глаза, потом из левого… Он изогнулся, притиснувшись к ней ещё плотнее – плачущим от её невозможности лицом. Потом она сидела в изголовье, а его голова – у неё на коленях, и она нежно гладила его волосы, лицо, и у неё стояли в глазах светлые слёзы.
Болезнь Джеральда раскрыла перед ними последнюю дверь, за которой и начинался дурманящий и потаённый мир их полной близости. С их первого признания в любви прошло больше двух лет, и вот они впервые познали и труд, и стыд и конечное наслаждение от плотской любви. Это случилось вскоре после выздоровления Джеральда, перед весенним таянием снегов. Айне снова появилась в их доме и её, уже по сложившейся традиции, оставили «пожить», и даже постелили ей в комнате Жеа. Вот в первую ночь всё и произошло. О том, что это могло произойти, никто из взрослых даже не подумал…
После той, первой ночи – резкой и удивительно трудной, счастливой – Айне уже не отходила от него ни на шаг. И улучив любую возможность, она «мучила» его, забираясь к нему в постель. Одно время он вёл себя скорее сомнамбулически, потрясённый её всеподавляющим желанием, игрой. Она же едва разбуженный огонёк его желания – в очень юном и боязливом теле – чуть не заливала, как водой, своим вожделением, и в то же время пыталась уберечь его. И уберегала… «Огонёк» горел, и с каждым днём становился всё больше необходимостью, чем мучительным, хотя и сладким допущением. Айне всегда что-то выдумывала, чтобы заразить его своим желанием. Они, например, часто «грелись» друг об друга, но очень интересно. Она выбегала на холод, остывала, а потом забиралась к нему ледышкой в горячую постель и «разогревала» его, а он её «отогревал», и она взваливалась на него, смеясь и ласкаясь. Они бесконечно шептались, кувыркались, смеялись, целовались, обнимались. Он с трепетом и страстью «научился» целовать её всю – от кончиков пальцев ног до последнего волоса на голове. Его захватывала такая мощная волна нежной страсти и страстной нежности, что ему казалось, что хоть Айне и крупнее, но он способен всю её растворить в своей любви. А ей казалось, что она так его любит, что готова «родить его обратно», вобрать в себя с головы до ног. Тайна их любви вызывала в них такой восторг и так влияла на их