господством мидян, мидяне – расслаблены и изнежены от долгого мира. Тезей не мог бы проявить свою доблесть, если бы не застал афинян живущими обособленно друг от друга. Итак, каждому из этих людей выпал счастливый случай, но только их выдающаяся доблесть позволила им раскрыть смысл случая, благодаря чему отечества их прославились и обрели счастье…
Дорогие выбеленные, ныне исписанные листы остались на столе. Чернилам надо дать высохнуть.
Он стоял у большого окна в белой комнате. Смотрел вниз. На расцветающий шиповник, высаженный перед домом. Красиво… Но попробуй схвати его – немедленно изранишь руку. Вот и испанцы… Не ведают, что творят! Словно малые дети. Всем и так ясно, что Каликст оставит после себя на престоле сына. Но коль и новый Папа будет таким же… Италия – это шиповник. Красивый цветок. Однако им лучше любоваться со стороны. Не ломай ветвей. Гладь листья, но не хватай. Или надень плотную кожаную рукавицу. Иначе – раны и боль. Неминуемо. А Борха боятся боли, хоть и делают вид, что им на нее наплевать. И рукавицу им надевать лень… Из детей еще может что-то получиться. Нет, не так. Должно! Родриго – умница… Но эта привычка отца – уповать на милость судьбы… Недальновидно. Фортуна, отвернувшись раз, обратит ли к тебе свое прекрасное лицо вновь? Ее снисхождение придется заслуживать. И кто знает, какую цену придется заплатить…
– Синьор Никколо, карета готова, – в дверном проеме, склонив в почтении голову, застыл слуга. – Можем отправляться в путь немедленно.
Господин повернулся на голос. Кивнул.
– Прекрасно, Скорцо. Только проверю, все ли подготовил документы, и немедленно выезжаем…
* * *
Дом Ваноцци после ночной гулянки, казалось, вовсе не хотел просыпаться.
Солнце стояло в зените. Близкий городской рынок источал на город зловоние. Возле лавок суетились простолюдины. Сюда старались не смотреть вовсе.
Да, небольшая площадь за горбатым мостиком, перед дворцом, купленным кардиналом Родриго для матери своих детей, пустовала. Рыбаки и ремесленники избегали показываться здесь, сочиняя про дом и его обитателей полные ужаса легенды. Будто все, кто не по своей воле переступают порог здания, на следующее утро всплывают в канале. Искалеченные и изуродованные. Мертвые. У кого выколоты глаза, другие без ушей, носа, без рук.
Враки! Глупые сказки. Скажите, ну кто видел этих мертвяков? Или хотя бы общался с непосредственными свидетелями злодеяний? Просто страх, у которого, как известно, глаза велики, вытряхнул кое из кого остатки разума. Разве нет?
Хм…
А ответьте-ка мне, милейший, какой-такой утопленник всплывет, коль к шее его пенькой привязан мельничный жернов? Или в распоротое брюхо заботливые руки зашили пару-тройку мостовых булыжников?
Лукреция однако бодрствовала. Уже час она лежала с открытыми глазами, рассматривая яркую потолочную роспись. Происшедшее ночью казалось страшным сном. Ночным кошмаром, навеянным обитателями Преисподней.
Вспоминать о пережитом накануне