наверное, сумма… Так вот, сделаем все по закону. Я заплачу пану за его слугу двадцать дукатов, он лишится этого опасного соседства и сам может быть абсолютно свободным.
Предложение, о котором Прантиш вчера только мечтал. Но сейчас выкрикнул изо всей силы:
– Мой слуга не продается!
Лицо судьи покрылось пятнами.
– Тогда пан Вырвич отправится вместе с нами и будет отвечать за участие в колдовских ритуалах!
Лёдник рванулся из рук солдат, испепеляя глазами своего господина.
– Тебе иезуиты хоть немного здравого смысла оставили, парень, или все розгами выбили? Соглашайся на предложение судьи!
– Нет! – уперся Прантиш, в очередной раз пожалев, что не имеет сабли. – Доктора не продам! Он ничего плохого не сделал!
Юдицкий растянул губы в противной усмешке.
– Тогда поехали в Слуцк!
Вдруг Лёдник затрясся от какого-то странного смеха, солдаты, которые держали его, даже переглянулись – не спятил ли? А тот проговорил:
– Похоже, я не только себе несчастья приношу, но и всем, кто со мной свяжется… Предлагаю использовать меня в качестве совершенного оружия! Передайте меня, пан Юдицкий, своему злейшему врагу.
Прантиш тоже хихикнул, а Юдицкий покраснел от злости, это сразу заметили его жолнеры и, как по команде, поспешили наградить нахального чернокнижника пинками.
Вырвич горделиво вскинул голову, поправил шапку с облезлым соболиным мехом… Все равно в собственную скорую гибель он не верил, как не может поверить молодая плотвичка в то, что где-то на свете есть место без воды. На лестнице послышались тяжелые шаги и бряцание шпор. Прантиш повернулся и увидел здоровенного, как медведь, человека со странно белыми волосами, бровями и ресницами, от чего его розовое лицо, исполосованное шрамами, с перебитым носом, казалось неестественно огромным, будто надутым. Глаза пана были тоже светлые, белесо-голубые, но время от времени становились темными, чудовищно багровыми и бездонными. На незнакомце красовались дорогой камзол с серебряными галунами, черная шляпа с высоким верхом и ботфорты, ножны его сабли-серпантины блестели драгоценными камнями… Такие особо изогнутые сабли турецкой работы выбирались только для смертельных дуэлей. И хотелось быть как можно дальше от этого воина, который, похоже, может раздавить любого, как козявку, даже за недостаточно покорный взгляд. Представлялись вокруг грохот орудий, уланы, которые летят в атаку, да остекленелые глаза убитых жолнеров, всматривающиеся в небо с запоздалым вопросом: «Стоило ли оно того?»… Прантиш сразу смекнул, что звериного вида пан не кто иной, как Герман Ватман, спутник дочери воеводы.
Юдицкого передернуло, как охотника, осознавшего, что заряды в ружье закончились, а медведь точно знает, кого валить.
– Пан Герман Ватман! Верный пес Богинских!
– Пан Юдицкий! Верный пес Радзивиллов!
Паны ощерились, изображая приветственные улыбки. Ясно было, что не имея