Застыл, закрыв лицо руками – снова словил вселенскую тоску.
– Хорошо же ты помог и нам, и той паненке! – крикнул наконец Прантиш, проклиная мгновение, когда нашел в своем кармане последний шелег.
– Это я ее загубил, – глухо произнес Лёдник, отвернув лицо с разбитым лбом от господина.
– Ну, что панна Соломея – дочь того книжника, у которого ты рос, я и сам догадался, – сердито промолвил Прантиш. – Видно, амуры с девушкой крутил!
– Не суди по себе… – раздраженно буркнул Лёдник, делаясь немного похожим на себя обычного. – Она же маленькая совсем была… Мне – десять, ей – пять… Ее отец благодетелем моим был, учителем. Как я мог на его дочь похотливым глазом смотреть?
Вздохнул… Потом заговорил, будто язык от морозного железа отрывая.
Маленькая Соломея, единственная дочь книжника Ивана Ренича, баловница да умница, за отцовским учеником тенью ходила… Может, потому, что других детей в доме не бывало? И Бутрим, который тоже рос один-одинешенек, да еще на похлебке из пинков, понемногу привык к щебету рядом и относился к панне, как к младшей сестричке. Читать ее учил… И позволял перемешивать краски в ступках… Даже рассуждал при малышке вслух над своими опытами – какой ни есть, а слушатель. И только когда во время очередных каникул Лёдник вернулся домой, и пришлось дать в глаз соседскому хлопцу, что так настырно закидывал четырнадцатилетнюю Соломейку колючими шариками репейника – как известно, наилучшее средство заигрывания – Бутрим заметил, какие синие-синие глаза у его подружки, какая белая кожа, черные блестящие косы, а фигура… Совсем не детская фигура. А когда она улыбается, то ямочка почему-то только на одной щечке, на левой… Дотронуться до той ямочки хочется – аж до потери сознания… И желательно губами…
Лёдник сразу запретил себе подобные мысли. Во-первых, девушка ему не пара, да и как оскорбить учителя, без которого сгнил бы Бутрим в кожевне – в невежестве и вони… Во-вторых, Лёдник уже пожертвовал свою жизнь Великой Науке, в служении которой, как известно, нежные чувства только помеха. Но, когда Бутрим отъезжал в университет, Соломейка перехватила его у калитки, и глаза ее пылали нестерпимым синим огнем, и заявила она, что сердце ее отдано Бутриму, и никто иной ею не завладеет, и будет она ждать столько, сколько Бог положит и судьба Бутримова. И Лёдник так растерялся, что получился у них первый, неумелый и самый лучший в жизни поцелуй… Он даже не пообещал ничего. Жизнь закрутила молодого человека в водоворотах своих, как челнок легкомысленный, который вознамерился по лунной серебряной дорожке на волнах до самого Месяца доплыть… Обманом будет сказать, что Лёдник часто вспоминал синеокую полочанку… Не до того было – ученье, распластанные в анатомическом театре трупы, продолжительные диспуты, студенческие застолья, горячие доступные женщины. Но нельзя и утверждать, что он ее забыл… Потому что ощущение «меня ждут» должно быть у каждого, даже самого жесткого человека, и на огонек этого чувства можно выйти из темного лабиринта.
Сплыли года, как сухие листья по