сажал. Во славе и почестях были Годуновы!»
Терзался душой, завидовал, лелеял надежду, что наступит пора – и вновь Годуновы будут наверху.
Много передумал Дмитрий в своей костромской вотчине, а потом снарядился в Москву.
«Попрошусь к царю на службу. Авось вспомнит Годуновых».
Челобитную подал дьяку на Постельном крыльце. Место в Кремле шумное, бойкое. Спозаранку топились здесь стольники и стряпчие, царевы жильцы83 и стрелецкие головы, дворяне московские и дворяне уездные, дьяки и подьячие разных приказов; иные пришли по службе, дожидаясь начальных людей и решений по челобитным, другие же – из праздного любопытства. Постельная площадка – глашатай Руси. Здесь зычные бирючи оглашали московскому люду о войне и мире, о ратных сборах и роспуске войска, о новых налогах, пошлинах и податях, об опале бояр и казнях крамольников…
Толчея, суетня, гомон. То тут, то там возникает шумная перебранка, кто-то кого-то обесчестил подлым словом, другой не по праву взобрался выше на рундук, отчего «роду посрамленье», третий вцепился в бороду обидчика, доказывая, что его род в седьмом колене сидел от великого князя не «двудесятым», а шешнадцатым». Люто, свирепо бранились.
Годунов оказался подле двух стряпчих; те трясли друг друга за грудки, и остервенело, брызгая слюной, кричали:
– Николи Сицкие ниже Матюхиных не были!
– Были! При великом князе Василии Сицкие сидели без мест! Худороден ты, Митька!
– Сам ты из подлого роду! Дед твой у великого князя в псарях ходил. Выжлятник!84
– Поклеп! Холопи, бей Сицких!
И загуляла свара!
А крыльцо потешалось: свист, улюлюканье, хохот.
Сбежали с государева Верха жильцы-молодцы в золотных кафтанах, уняли стряпчих.
Всю неделю ходил Годунов на Постельное крыльцо, всю неделю с надеждой ожидал думного дьяка, но тот при виде его спесиво отмахивался.
Другу неделю ждал, третью, а дьяк будто и вовсе перестал его примечать. Скрепя сердце, отвалил думному три рубля (годовое жалованье стрельца) – и через пару дней выслушал, наконец, цареву милость:
– Повелел тебе великий государь быть на службе в Вязьме, – изрек дьяк, передавая Годунову отписную грамоту.
Дмитрий тому немало опечалился: мнил среди стольных дворян ходить, а царь его под Речь Посполитую85 загнал. Но делать нечего: сам на службу напросился.
И двух лет не прожил в Вязьме, как нагрянули в город царевы молодцы. Грозные, дерзкие, приказали дворянам собираться в воеводской избе.
– Повелел великий государь Иван Васильевич взять Вязьму в свой опричный удел. То великая награда вам царская. Кланяйтесь! – горделиво изрек прибывший в крепость Василий Наумов.
Вяземцы немало словам царева посланника подивились. Что на Москве? Что за «опричный удел?» И что за люди наехали в крепость диковинные? На всех молодцах черные кафтаны, за спинами колчаны со стрелами, а к седлам собачьи головы да метлы пристегнуты.
А Василий Наумов, придирчиво