царевым псам, змеиное гнездо порушить.
Бычья шея, тяжелый прищуренный взгляд из-под нависших клочковатых бровей, хриплый, неторопкий голос:
– Мчать нам денно и нощно… Все ли во здравии?
Взгляд начальника Сыскного приказа, Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского, вперился в Бориса: впервой юному цареву рынде быть в далеком походе.
– Во здравии, – отозвался Борис.
– Во здравии! – хором откликнулась сотня.
– Гойда! – рыкнул Малюта.
Сотня помчала «выметать крамолу»…
Вихрем влетели в Курбу. Завидев всадников с метлами и собачьими головами у седла, мужики всполошено закричали:
– Кромешники!91
– Спасайтесь, православные!
Но спасения не было. Опричники, настигая, рубили саблями и пронзали копьями.
Крики, стоны, кровь!
Борису стало худо. Сполз с коня, пошатываясь, побрел к ближней избе.
– Чего ж ты, рында?.. Никак, и сабли не вынул, – боднул его колючим взглядом Малюта.
Борис, привалившись к стене, молчал, руки его тряслись.
– Да ты, вижу, в портки наклал. Эк, рожу-то перевернуло, – зло и грубо произнес Малюта. – Аль крамольников пожалел? Негоже, рында. А не царь ли сказывал: «Искоренить крамольное гнездо!».
(Иван Грозный до самой смерти не мог простить предательства Андрея Курбского, и, если до введения опричнины, он раздал вотчину опального князя худородным дворянам, то «крамола» Котыгина с бывших земель Курбского, в лютое время опричнины, привела царя в необычайную ярость, чем и воспользовались «кромешники», ведая, что Иван Грозный простит им любое изуверство).
Опричники приволокли к избе связанного мужика в разодранной рубахе. Мужик большой, крутоплечий, в пеньковых лаптях на босу ногу.
– Этот, Григорь Лукьяныч, опричника убил. Орясиной шмякнул.
– И поделом ему, прелюбодею. Он мою дочку сраму предал, паскудник! – дерзко произнес мужик.
– Тэ-эк, – недобро протянул Малюта и перевел взгляд на Бориса. – Не его ли пожалел, рында? А он, вишь ли, цареву слугу порешил. Крепко же в земле Курбского людишки на государя науськаны. Все тут крамольники!
Малюта шагнул к мужику, ткнул окровавленным концом сабли в живот.
– Как же ты посмел, смерд, на царева опричника руку поднять?
– И поднял! – яро огрызнулся мужик. – Будь моя воля – и тебя бы, кат, порешил!
Мужик харкнул Малюте в лицо.
– Пес!
Малюта широко и мощно взмахнул саблей. Кудлатая голова мужика скатилась в бурьян.
Борис Годунов побледнел, закрыл глаза, его начало мутить.
– Нет, ты зри, зри, рында! Привыкай царевых врагов кромсать.
Малюта выхватил голову из бурьяна и поднес ее к лицу Бориса.
– Зри!
Прямо перед Борисом оказались застывшие, широко распахнутые глаза. У него перехватило дыхание, и он, покрываясь потом, отвернулся и побежал за угол избы.
Малюта сплюнул.
– Слаб рында.