выметал из жизни! Всё бы поперло, в гору…
Телевизор вовремя прошипел что-то про горы: реклама тура ли, или просто реклама, коей потребовались красивые, держащие на своих горбах небо виды. Да, реклама. Вот и пришла череда некрасивой девушке подержать в руках шампунь; выжжет всякую перхоть, даже снежные шапки гор вычешет, чистильщик…
– Ах, ох, ну ты дал! – проскрипел дед, руки складывая на груди: как учили пустозвоны на парах психологии, в наше гуманитарное нечто внедренные так, для общей деградации – «закрытая поза, признак недоверия!» – сейчас, в кой-то веки, это действительно могло быть так, – Чего ж, Макар, не прёшь в гору-то?
– Да того, Игнат! – и вдруг он прервался, мгновенно, словно б бодрым восьмиклассником на давно отзвеневшей ему прощальными звонками физкультуре вновь перемахнул козла, преодолел не пышущую важностью, но значившую какое-то «всё» мысль; однако пока она была шире, выше и крепче его, надо было как-то освоить целину, на этот раз – без приказаний хрустящего фамилией человека, на этот раз – не ради того, чтоб осквернить ее кукурузой, сыплющей очереди желтых снарядов во рты, чью скорость жевания мы обязаны догнать на советской скорости! – Того…
– Что – «того»? Брешешь, Макар, брешешь. Оно и ясно: никогда ты в жизни не брехал, хоть сейчас надо, дозволить-то себе, на старости лет; что плохого, не кайся. Тем более, для этого и свои деньги-то нужны, на всякий случай, как там сейчас морда в телевизоре вещала – «первоначальный капитал», или что? А, Гоша, так? – спросил дед, уже посредством пульта сменяя одну морду другой, только теперь – какой-то переведенной западной мыльной оперы.
Впрочем, какое тут – «теперь»? Даже я, весь из себя – обычно – аполитичный, понимал: та же опера, оттуда же, только на перевод раскошелились, чтоб разные голоса оркестр составляли, а не один и тот же; а то слух режет.
– Так… – но уверенность не успел я вбить в повторное «так», как вдруг Макар Васильевич стукнул кулаком по столу; благо, ножки не подогнулись – а деревенские умеют и так стукнуть.
– А с чего ж ты, Игнат, решил, что нет у меня этого «капитала»? А на что ж я деньги по-твоему трачу, с рыбы – а я ж даже с июня-то до сих пор, несмотря на понаехавших городских, продать всю не смог – лежит-воняет там на кухне, и тут мы давимся, и дохера навялено, коту соседскому по голове в день кидаю! А в три раза больше наловил! – разошёлся он, слюной не брызжа, но чем-то другим, более осязаемым – гневом? или очнувшийся от долгого безмолвия голос – кровоточил? – Есть у меня деньги. На такое предприятие, по крайней мере – точно с лихвой хватит. А дальше – повторяю! – в гору пошло б.
– Так что мне твое «бы», что мне твое «бы»?! – тоже придвинувшись к столу, хоть и не ударив его ни кулаком, ни локтем – случайно, заговорил дед, – Чего не откроешь то бизнес свой, чего не начнешь то, а, плотничек? Это ж золотое дно тогда: откроешь, поработаешь с полгода, время