переделать еще немало дел. Фигура одного из конвоиров показалась Пашке знакомой, и, когда он вгляделся в его лицо, то не поверил своим глазам. Это был Петруха, старший брат! «Так вот с кем он теперь!» – подумал Пашка и, чтобы брат его не заметил, отступил на шаг назад, в чащу леса.
За носилками на поляну, подобно сошедшему с горы оползню, с шумом влилась толпа и быстро заполнила пространство, выкрасив его в серый мышиный цвет. Где-то в ней должен был находиться отец, пытаясь разглядеть которого, Пашка привстал и, вытянув шею, увидел то, на что десятилетнему парнишке никак нельзя было смотреть.
В тот момент, когда сыновья проносили отца Николая мимо выкопанной ямы, комиссар, без каких-либо объяснений и пламенных речей о победе мировой революции, со всей дури, пнул сапогом в край носилок и перевернул их так, что лежавший на них священник свалился в яму. Превозмогая боль, отец Николай попробовал подняться, но комиссар выбросил вперед руку с наганом и нажал на курок. Грянул выстрел. Священник упал в могилу. Эхо от выстрела раскатилось по поляне и, отразившись от деревьев, за одним из которых прятались друзья, вместе со стаей перепуганных птиц резко взмыло вверх и улетело за реку, чтобы спустя пару мгновений вернуться назад.
– Ух, ты! – забыв о конспирации, воскликнул Сережка.
Следом, почти без остановки, прозвучал новый выстрел, и в яму свалилось еще одно тело. Это был отец Виктор. Раздался женский крик, затем детский плач. Комиссар выстрелил снова, на этот раз в воздух, и крикнул сиплым, простуженным голосом: «Разойдись!». Конвоиры дружно заработали лопатами и спустя пару минут, наскоро забросав могилу землей, растворились в темноте. Друзья слышали, как рядом кто-то грязно выругался и сплюнул. Люди стали расходиться. Молча и понуро. Неожиданно стало зябко и сыро – это в низинах начал собираться туман.
Вскоре на поляне остались только родственники казненных. Наконец, тропа была свободна, и Пашка уже приготовился бежать во всю мочь, чтобы вернуться домой раньше отца, как Сережка неожиданно дернул его за руку:
– Смотри!
Вглядевшись в окутавший поляну туман, Пашка увидел, как один из сыновей отца Николая, стоявших у могилы родителя, наклонился и положил в нее какой-то сверток.
Друзья переглянулись.
– Сокровища! Вот контра! – выдохнул Сережка и добавил. – А, может, это деньги, из-за которых церковного старосту грохнули? Попята вместе с ним тырили, а теперь, вот, решили спрятать?
По лицу приятеля пробежала хитринка, и Пашка сразу догадался, что именно тот задумал.
– Уходят!
Друзья затаились, пока мимо них не прошел последний прохожий. Теперь они были одни. Какое-то время оба молчали. Затем Сережка встал, вздохнул, неожиданно перекрестился и, сказав «ну, сам Бог велел», решительным шагом направился к расстрельной яме, зиявшей посреди поляны холодным, черным пятном. Там он еще немного постоял на краю и, собравшись с духом, нырнул в могилу, как в темную