лбом подрагивала от гнева.
– Что молчишь? – прищурилась она, обличающее глядя на Савву. И заговорила громко, чтобы было слышно в трубке: – Передай своей Серебрянской: если ещё будет виснуть на моем муже, я её так смычком отхожу, что ни один зритель не узнает! Шлюшка пьяная!
– Люба!.. – гаркнул Шерман, бросив телефон на стол. – Куда тебя опять понесло?! Выбирай выражения!
Но она загрохотала так, что зазвенели стекла в шкафах:
– Думаешь, Люба дура, не понимает ничего? Слепоглухая?! А что слышит – в то не верит? – и она передразнила, едва не плача: – Маюша, милая… Тьфу! Прям перед моим носом шашни крутишь, козлище ты старое! Ээ-эх, постыдился бы на молодых прыгать!
– Любаша, ну сколько можно?! – взмолился Савва Аркадьевич. – Мы по работе созваниваемся, просто по работе!
– Слышала я эту басню, уже наизусть выучила! Только, Савва, теперь к ней и картинки прилагаются! – вытащив смартфон из кармана махрового халата, она потыкала ногтем в экран и торжествующе – будто следователь, нашедший важную улику – протянула его мужу. Шерман раздражённо взял смартфон, полистал страницу соцсети. Какая-то неизвестная ему баба – может быть, подруга Любаши, шут их разберешь – выложила фотографии с юбилея Пряниша. На одном из фото подвыпившая Майя склонилась к газону, а он, держа Серебрянскую за талию, тянул её на себя – но снято было так, будто он стоит сзади, упираясь своим животом в её бедра.
– Тьфу! Ты из-за этого завелась, что ли? – с досадой спросил Шерман. – Душа моя, да она чуть не свалилась там! Я просто поймал её в нужный момент.
– Я почему-то так и думала! – с сарказмом ответила Любаша. – Ты прям герой-спаситель, Савва! А вот здесь что? Догнали тебя, бедного, расцеловали силком, и Серебрянскую сверху повесили?
Она ткнула пальцем в другую фотографию: хохочущая Майя обнимает его за шею, почти вися на нём, а на щеке Шермана алеет жирный помадный след. Савва вздохнул, понимая, что опять не сможет убедить жену в том, что никакого криминала тут нет. Ведь миллион раз объяснял: такие уж нравы в богемных кругах, публичные объятия и поцелуи в щечку абсолютно ничего не значат. Но в Любашиной голове это не укладывалось.
– Люба, ну глупо же! Глупо ревновать к этой девочке! – сказал он, потирая виски.
– А я не ревную. Велика честь! Я хочу знать, за какие такие заслуги на ней это жемчужное колье?..
Вопрос был как удар под дых.
Шерман сжался в кресле, не осмеливаясь поднять глаза на жену. Старый дурак, как он мог так проколоться? Ведь десять лет назад, прежде чем подарить его Майе, он соврал жене, что продал этот жемчуг знакомому антиквару. А Любаша и рада была: всегда считала, что не к добру хранить такое в доме. Даже самая здравомыслящая женщина становится суеверной, когда речь идет о счастье её семьи. А история колье была не из благополучных. На крови замешанная. Именно из-за этой крови Шерман когда-то попал в тюрьму. Неприятные воспоминания всколыхнулись, как муть на дне болота…
… Одноэтажный дом с мезонином был словно надкушен с одного края: вместо угла зияла