огня требовал наличия именно такого топлива. После я постарался использовать подручные камни и оружие для высечения искр. Несколько минут я пытался произвести пожар, но тщётно. Особых искр не получалось, а от тех, что были, толку было мало. Я ушиб ноготь, расцарапал обе руки, но результата так и не добился.
Я знал, что огонь можно получить и другим способом, с помощью трения палочки об углубление в дощечке, но искомых предметов у меня с собой не было, и я, в обиде на создателей передач о туземных обычаях бросил свою задумку и побрёл дальше.
Я хмуро улыбнулся своим мыслям. Выходит, я полностью поверил версии Хранителя Священного очага. А какие теории у меня есть в запасе? Сон? Галлюцинации? Глупо. Сейчас-то я, как раз чересчур живой и с ясным сознанием. С болью, голодом, усталостью и тревогой. И любовью. Или уже нет? Злюсь ли я на свою зазнобу, за то, что страдая по её милости, попал сюда?
Я поёжился и взглянул на небо. Луна сместилась немного вправо. Очертания гор, будто бы, стали ближе.
Спустя какое-то время я учуял запах дыма и сбавил шаг, на всякий случай, приготовив обломок копья, сослуживший мне неоценимую службу. За густой порослью деревьев вился след дыма от очагов. Оттуда доносились какие-то звуки и странная музыка. Это вызвало во мне интерес. Тем более что тропа расходилась надвое. Одна ветвь вела в чащу, прелестями которой я уже пресытился, другая – в сторону огня. Колебался я недолго. Огонь – это люди. С ними всё же приятнее иметь дело, чем с хищниками. Копьё и топор я нёс таким образом, чтобы при случае их немедленно можно было пустить в дело, но чтобы со стороны не казалось, будто я враждебно настроен. В конце концов, не обязательно же они, кто бы там ни был, собираются меня прикончить. Не спеша, но уверенно, я приближался к сидящим и, подойдя вплотную, остановился, ожидая возможных эксцессов.
Право же, мне встретилась нескучная компания. На опушке восседало на брёвнах, пнях и просто на траве, с полдюжины писаных красавиц. Некоторые из них кусками вычиненной кожи закреплённой на поясах, скрывали только бёдра. Гардероб других включал в себя распахнутые короткие жилетки, оставляющие открытым живот. Одна была облачена в подобие длинной рубахи или сарафана с вырезом. Все девушки имели длинные волосы, разделённые спереди ровным прямым пробором. Лица были умело раскрашены, с расчётом подчеркнуть и без того приятные черты. На шее, груди, животе, у многих виднелись в свете костров причудливые цветные татуировки не совсем приличного содержания. Чудные дивы носили что-то вроде мокасин.
Я позавидовал существу, которое красотки вовсю ублажали пением и эротичными танцами. Единственный мужчина (что было заметно) в этом гареме, представлял собой причудливый человекозверомикс. Рыльце кабана, обвисшие собачьи уши, хвост и копытца, – словом, отпрыск сатира и хавроньи, сильно смахивающий на образ чёрта, бытующий в народном фольклоре и столь красочно описанный Гоголем. Девушки были вооружены флейтами, свирелями и рожками, а сам предводитель оркестра забаррикадировался