фамилию выкрикнула медсестра, и я, поднявшись с жесткого пластикового сиденья, заковыляла в одну из смотровых, где мне велели раздеться. Фин помог мне освободиться от моих кроссовок. Я разделась до ужасно тесного бюстгальтера и необъятных старушкиных панталон (самый неприятный из всех существующих покроев – хотя на седьмом месяце я уже утратила всякое достоинство и Фина не стеснялась: пусть любуется). Затем я взгромоздилась на смотровой стол и разлеглась там, словно выброшенный на берег кит, ждущий, когда его пхнут обратно в море.
Отдернув шторку, в комнату вошел симпатичный доктор с распечатками.
– Миссис Дэниэлс?
– Мисс, – поправила я (чуть было не сказала «лейтенант», но когда это было).
– Прекрасно. Я доктор Агуайр. Поступил ваш анализ мочи. Уровень белка триста шестьдесят миллиграммов, а вот креатининовый уровень нехороший. Высокий.
Лицо у Фина напряглось:
– Это выше предыдущего.
– Есть ли головные боли, нечеткость зрения? – осведомился доктор.
Я прищурилась на доктора Агуайра с таким видом, будто его не различаю.
– Кто из вас это сказал?
– У нее головные боли, – тревожно зачастил Фин. – А еще покалывание в конечностях. В руках и ногах.
– Есть ли боли в верху брюшной полости?
– Да похуже, чем боли, – голосом вещуньи ответила я. – Там, кажется, что-то растет. Внутри.
– Джек, ты можешь быть серьезной? – спросил Фин строгим, почти родительским тоном. Но серьезной я быть не могла. Иначе не скрыть мне того испуга, который меня сейчас на самом деле разбирал.
– Вы на тридцать седьмой неделе, – сверившись с сеточкой графика, сообщил доктор. – Врач первичной помощи информировал вас насчет сохранения?
– Да, – в унисон ответили мы с Фином. Только я еще добавила: – Я не пойду.
– Эклампси́я[6] – состояние, опасное для жизни и вашей, и вашего ребенка. А вы на грани – у вас преэклампсия. Схватки уже были?
– Нет, – сказала я.
– Да, – одновременно сказал Фин.
– Это еще когда? – повернулась к нему я.
– Прошлой ночью, пока ты спала. Ты начала вот так вот трястись, судорожно.
– Может, это был ночной кошмар. Очередной.
– Твоих кошмаров я навидался. А это было что-то другое. Все тело вот так вот сжалось, и ты была… – он смолк.
– Что была?
– Изо рта прямо пена шла. Да, Джек. Я перепугался, как не знаю кто. Секунд двадцать длилось. А ты при этом не просыпалась. Еще секунда, и я бы кинулся звонить в девять-один-один.
Во дела.
Фин снова вытянул из кармана свой сотик, глянул на экран. А затем встал и двинулся прочь.
– Эй! – крикнула я вслед. – Ты чего?
Фин остановился, а лицо у него приняло малознакомое мне выражение – страх. Который Фину не свойствен.
– Что там? – спросила я.
– От Херба. Он сейчас на месте преступления. У реки.
Я знала, где это и куда он направляется, но все же спросила:
– Лютер?
– Да, –