Сергей Николаевич Огольцов

Хулиганский роман (в одном очень длинном письме про совсем краткую жизнь)


Скачать книгу

велась «на вылет» и команды сменяли одна другую до густой темени вокруг одинокой лампы на деревянном столбе, что освещала площадку.

      Игроки азартно кричали друг на друга, но с судьёй не смели спорить, потому что он сидел высоко на стуле с лесенкой и у него был свисток.

      Болельщики тоже сменялись – приходили и уходили, громко кричали, составляли свои команды на смену проигравшим, били на себе комаров, что с неумолчным писком слетались тучами из темноты, либо отмахивались от них широколистыми ветками.

      И я там был, и тоже комаров кормил, но не это помнится, а вспоминается такое редкое ощущение общности, сопричастности: всё это мы, и все мы свои – люди; жаль, что кому-то уже пора уходить, зато вот ещё подходят – наши, мы…

      ( … давно всё это было, задолго до того, как телевизор и Wi-Fi рассовали нас по одиночным камерам…)

      Ближе к осени мама начала обучать меня чтению Азбуки.

      В ней было больше картинок, чем слов и буквы низались на чёрточки, чтоб легче складывать в слова, но те никак не хотели складываться.

      Порою, чтоб сократить азбучные муки, я пытался встать на путь обмана и, взглянув на картинку, выговаривал:

      – Лы-у-ны-а… Луна!

      Но мама отвечала:

      – Не ври, это «ме-сяц».

      Пришлось, пыхтя, складывать слоги в слова и через несколько недель я уже мог нараспев читать тексты в конце книги, где комбайн жнёт колосья в колхозном поле…

      Заявление Юрия Гагарина на встрече с журналистами о том, что пока он летал, то никакого Бога в небесах не видел, на бабушку никак не повлияло.

      Она начала вести скрытную анти-атеистическую пропаганду среди малолетнего меня.

      Что Бог, мол, всё может, всё знает и запросто сделает чего захочешь, если хорошо попросить.

      Всего и делов-то – регулярно ему молиться.

      Зато потом, в школе, с Божьей помощью, всё пойдёт как по маслу: попрошу пятёрочку – получу пятёрочку.

      И я – дрогнул, поддался её агитации, хотя продолжал таиться и внешне ничем не показывал, что я стал верующим.

      При такой скрытности не у кого было учиться что именно должен делать верующий и обряды пришлось изобресть самому.

      Спускаясь играть во двор, я на минутку заскакивал в самое укромное место в подъезде – позади подвальной двери – и не шепотом даже, а просто в уме, говорил:

      – Ладно, Бог, ты сам всё знаешь. Видишь – крещусь вот.

      И накладывал крестное знамение примерно в области пупка.

      Однако, когда до школы оставалось не больше недели, что-то во мне взбунтовалось и я стал богоотступником.

      Я отрёкся от Него.

      Причём в открытую, громогласно и не не таясь.

      Я вышел в поле рядом с мусоркой, через дорогу от нашего дома, и проорал что есть мочи:

      – Бога нет!

      Это был крик в пустоту и вечернюю тишь – вокруг ни души, но, на всякий случай, я принял меры предосторожности и рассудил, что если всё же кто-то услышит, например, случайно стоя позади забора мусорки, то сразу ведь подумает: «Ага! Раз кричит, что нету, значит перед этим думал, что есть!»

      А