рамках гражданского, а не уголовного кодекса. Мы с Геной уже разошлись к тому времени, редко виделись, когда он… Про этот дом я потом узнал, на похоронах.
Степа помолчал.
– И что теперь? Угу. Куда возить тебя? А? У тебя что ни дом, так – ба-бах! Угу. То волкодав, то еще что похуже. Памятные места. Может, это… не нужно тебе, ну, не нужно в Домске квартиру покупать?
Богдан усмехнулся.
– Нет, господин риелтор, вы от своих обязанностей не увиливайте. Я подумаю. Давай-ка сейчас прокатимся по городу, на районы посмотрим. А я подумаю.
Соловей-старший прибавил газу и помчался по узкой улице, обгоняя редкие машины. Мимо мелькали тополя, фонари, подъезды. Он вырвался на широкий проспект и сразу стало легче. К реке! Нежно-синяя «богиня» полетела к Меже, отбрасывая в стороны здания и перекрестки. Распахнулась перед ними Соборная площадь, зазвенели золотом и серебром купола. Богдан покрутился по площади, ища место, выехал на набережную и там встал. «Выйдем подышать», – бросил он сыну. Ему нужен был воздух, воздух и небо, и спокойная зелень покатого берега, плеск и блеск реки и весь этот простор – чтобы перестало теснить в груди.
Первый раз он увидел Генку в троллейбусе, когда ехал в никуда. Был ноябрь, погода премерзкая, дождь заладил с утра. Особенно не пошляешься по улицам. А время где-то провести надо, потому что Богдан ушел из школы, еще со второго урока (последний месяц он часто так делал). Ну вот. Дождь. Пустое время. Куда? А в троллейбус. В любой, вот хоть в этот, второй номер.
Гена – тогда еще безымянный, просто какой-то парнишка тех же примерно лет, что Богдан, – вошел в троллейбус и плюхнулся на свободное сиденье, – как раз напротив Богдана. Тощий, зато высокий, а еще угловатый: локти, колени, скулы, уши – все в стороны торчит. И под губой – кривой шрам. Уу, класс! (Позже Гена рассказал, что это папаша по пьяни ему лицо разбил, давно еще, когда он с ними жил.) Сразу захотелось двинуть ему, нарваться на драку. Богдан уже примерился встать, задеть будто невзначай (дальше – понятно: «Ты чего?» – «А ты чего?» – и так далее). А парнишка вдруг вынул из кармана складной ножик, лезвие в пол-ладони длиной, и стал ковырять черную кайму под ногтем. Водитель объявил: «Следующая остановка…» Богдан текучим движением поднялся и ни единой былинки не задевая вышел.
В следующий раз он увидел владельца ножика в особый день. В тот день Даня школу отменил вовсе – потому что получил Письмо. Утром он проверил почтовый ящик в подъезде, как проверял каждый день, начиная с того августовского дня, когда догадался, что должно прийти письмо, телеграмма, посылка – в общем, известие. Прежде там обнаруживалась обычная дребедень – мамины журналы «Юность», «Новый мир» и тэ пэ, а если письма, то не те. А сегодня пришло то самое, долгожданное Письмо. Богдан схватил его, как горячую картошку, сунул внутрь в куртку и помчался – на улицу, прочь.
Сначала он дернул в сторону школы – на тот случай, если мама выглянет из окна: пусть увидит, что ей надо увидеть. (Ему совсем не хотелось расстраивать мать, она и так после идиотских, фальшивых похорон была как замороженная