закончит университет, Эмиль получит офицерское звание… – кузина с женихом держались за руки. Рыжие волосы падали на худую спину, в армейском хаки, запыленная юбка, тоже защитного цвета, приоткрывала острые коленки. Джон видел облупившийся алый лак, на так знакомых ему пальцах:
– В пещере я стоял на коленях, целовал ее ноги… – он закусил губу, – я ее помню всю, до последней веснушки. Она была сладкая, словно сахар, она… – со злостью отбросив письмо, юноша завел машину:
– Она тебе ясно все сказала. Ты был развлечением, ты ей не нужен. Слезай с дохлой лошади, граф Хантингтон…
Сент-Джонс-Вуд забил плотный поток предрождественских покупателей центральных магазинов. Безуспешно посигналив, Джон отпил из фляги врученного ему тетей Верой кофе:
– На дорожку, милый племянник, – улыбнулась женщина, – мы с миссис Мартой поработаем, раз дети угомонились… – Чарли и Эмили прикорнули на продавленном диване:
– Тетя Вера, то есть миссис Вера, получает пенсию за мистера Джеймса, – пришло в голову Джону, – но ведь она не работает, с двумя малышами. Она консультирует, а это не большие деньги. Видно, что им трудно приходится… – тетя Марта велела ему ехать на Ганновер-сквер:
– Сегодня возвращаются Ворон с Максимом, – напомнила ему женщина, – Волк обещал постные щи и пироги с рыбой… – Джон подумал о заманчиво румяной корочке пирога:
– Сациви тоже был очень вкусный… – пробка, наконец, рассеялась, – и вообще, хватит страдать, товарищ Вальд, на ней свет клином не сошелся. В Лондоне есть Луиза Бромли… – он вспомнил, что кузен Питер охраняет Луизу лучше Банка Англии:
– К ней и не подойти, – недовольно подумал юноша, – но Питеру ничего не светит. Ясно, что Луиза ждет возвращения Сэма. У Питера шансов мало, впрочем, как и у меня. Лаура почти монахиня, а подружки Полины еще девчонки. Жаль, что я не попросил Тикву познакомить меня с какой-нибудь ее соученицей. Ворон, кажется, так сделал и теперь расхаживает с довольной рожей… – Джон прибавил газу, – но в Москве тоже есть девушки. Например, дочки дяди Эмиля. Если они похожи на тетю Розу, они королевы красоты, как теперь говорят… – насвистывая себе под нос:
– Someone to love, somebody new… – Джон погнал машину на Ганновер-сквер.
Лампа под зеленым абажуром бросала мягкий отсвет на безукоризненное сукно стола, на начищенный серебряный прибор для письма. В подножие вещицы врезали золоченую табличку: «Мистеру Питеру Кроу, эсквайру, по случаю его юбилея, от совета директоров компании «К и К». Насколько знал Питер, его покойный отец не пользовался прибором:
– В восемнадцать лет он разгуливал по Кембриджу в черной рубашке штурмовиков Мосли, – смешливо говорила мать, – потом уехал в Германию, потом началась война… И вообще он предпочитал печатать на машинке или писать паркером… – рядом с блокнотом Питера, в крокодиловой обложке, с таким же, как на приборе, тиснением, тоже лежала автоматическая ручка.
Его