и целом, неплохо, дорогой будущий адвокат… – Максим велел себе: «Вот сейчас». Об их с Питером плане никто не знал, однако он не собирался скрывать от родителей главного:
– Маме я об этом говорил, – вздохнул подросток, – а теперь и папа услышит… – он закрыл лежащий у него на коленях «Один день Ивана Денисовича». Максим откашлялся:
– Я стану адвокатом, да… – он увидел смешинку в ярких глазах отца, – но я хочу работать на правительство… – Максим встряхнул белокурой головой, – то есть под началом мамы. Не всегда, – торопливо поправил он себя, – ты не волнуйся, – отец улыбался, – контору ты мне успеешь передать… – Волк забрал у сына сигарету:
– Хватит тебе, – сварливо сказал он, – я, в общем, и не волнуюсь… – он окинул Максима долгим взглядом:
– Мне, значит, придется еще лет тридцать работать, – весело сказал Волк, – но что с тобой делать, милый? Отправляйся под начало к маме… – Максим хотел прибавить, что знает языки и умеет стрелять, но прикусил язык:
– Папа все понимает, незачем зря тратить слова и время… – большая рука отца похлопала по креслу:
– Иди сюда, – ласково попросил Волк, – посиди со мной… – подвинувшись, он обнял сына. Максим привалился головой к надежному плечу:
– Надо всех найти и привезти домой, – тихо сказал он, – это мой долг, папа, то есть наш долг… – Волк, как в детстве, погладил его по голове:
– Да, милый… – он послушал гудение пламени, – как любит говорить твоя мама, делай, что должно, и будь что будет… – они посидели, не разнимая рук, глядя на огонь в камине.
Пустынную Харли-стрит поливал ледяной дождь. Хлопья мокрого снега таяли на капоте Maserati Mistral, цвета голубиного крыла, с номерной табличкой MOZ ART. Машину припарковали у белых колонн, осеняющих вход в докторскую практику.
Забросив ногу на ногу, попивая хорошо заваренный кофе, Тупица изучал рождественские открытки под пышной елочкой, перемигивающейся огоньками гирлянд. Подписи на дорогих карточках были ему знакомы:
– Скрипачи, пианисты, певцы, – он узнавал фамилии приятельниц Адели по труппе Ковент-Гардена, – профессор Люмсден чуть ли не лучший специалист по слуху в Британии, – скрипела ручка доктора.
Генрик откашлялся:
– Простите, что я заставил вас прилететь в Лондон перед Рождеством, – Люмсден работал в Эдинбурге, но держал кабинет в столице, – однако мне показалось, что есть какие-то проблемы.
Врач благодушно отозвался:
– Мы с семьей все равно послезавтра отправляемся в Италию из Хитроу. Жаль, что придется пропустить ваши праздничные концерты, но на обратном пути мы не преминем сходить в оперу.
В этом сезоне Адель пела принцессу Эболи в «Доне Карлосе». Обычно партию получали меццо-сопрано, но, по словам режиссера, голос жены стал таким сильным, что она могла справиться и с этой ролью.
– В любом случае, – весело сказал режиссер, обедая у них в Кенсингтоне, –