Вот о чём вы сейчас толкуете? Какие «ангелы», какие «медузы», какие такие «глушаки»?!
Этель совершенно неожиданно легонько стукнула моего напарника по лбу и, приказав: «Сядьте!», пожала плечами:
– С виду такой приличный мужчина…
Это простое заявление почему-то возымело действие на Михаэля, потому что он вернулся обратно на диван и больше не проронил ни слова.
– «Медузы», дорогая, это такие штуковины с щупальцами, что следят за нами – премерзкие творения! А Глушаками называют Демпферов. Вот кто, уж точно, пострашнее Брежатых будет! Однако, довольно о них – ещё накликаем. Расскажите-ка мне свой первый сон, потому что, как говорят, он самый лучший.
Как ни странно, описывать сновидение мне было легко, потому что оно превосходило по яркости многие реальные дни моей жизни:
– Мне снилась зима. Знаете, такой тихий синий вечер. Я стояла на окраине какого-то городка. Впереди лежало поле, всё в синих сугробах, и мне нужно было пересечь его, но где-то посередине снежной равнины горел костер, вокруг которого плясали темные тени. Я понимала, то в такое время в таком месте не может быть добрых людей. Но от костра вдруг отделилось огненное свечение и стало приближаться ко мне. Я увидела группу детей, идущих молча и торжественно. Они были одеты в самые яркие одежды, какие только можно представить: изумрудные, алые, индиго. В руках каждый ребёнок держал свечу. Их лица словно светились любовью и радостью. Дети прошли мимо меня в город, и только тут я заметила, что за ними идут ещё и ещё: через всё поле тянулось целое шествие людей со свечами. Яркая огненная дорожка извивалась от самого горизонта. Я проснулась с величайшей радостью на сердце, словно мне сказали: «Ты не одна!».
Этель встала и, сжав мою голову, нежно поцеловала меня в обе щеки.
– Конечно, не одна!
– А ваша сестра видит сны?
– Пока нет. Нам обязательно стоит поговорить обо всем подробно. Я приглашаю вас на наше с Эстер…, скажем так – четвертое восемнадцатилетие, что случиться через пару дней. Будет много очень интересных людей.
В этот момент в комнату вошла Эстер, и, похоже, она слышала последнюю фразу сестры, потому что раздраженно заметила:
– Очень расточительно поить чаем всю округу! И незачем ставить лишние чашки на стол, ведь фарфор так легко бьется!
Руки Этель, что ещё обнимали мою голову, едва заметно дрогнули, как и её голос:
– Думаю, вам пора. Будьте осторожны, дорогая!
Санкт-Петербург удивил нас пронзительной внятностью бледно-голубого неба, серого камня домов, черных ветвей, беленых стволов деревьев и сочной яркостью ещё липучей листвы.
Аня дрожала на ветру, куталась в палантин, пытаясь удержать его развевающиеся концы одной рукой, а второй придавливая фетровую шляпу к своим кудряшкам. Мы неудобно обнялись, потому что мешали мои две сумки через плечо. Савелий, как положено при знакомстве, пожал костлявую ладошку, предложил Анне свои перчатки,