алкоголь, но не так давно я стала видеть сны о том, чтобы сдаться, и пусть всё идет своим чередом. Забыть об осторожности, об ответственности, ни о чем не думать… вместе с Каиданом… При этой мысли у меня вырвался сдавленный стон. Марна вполголоса выругалась.
– Возьми себя в руки. Я не должна была тебе этого говорить. – Она вздохнула. – И он вовсе не всегда такой. В тот вечер рядом с ним кружил шептун, потому-то он не мог сказать «нет», когда ему предложили наркотик.
Упоминание о демоне-шептуне отрезвило меня.
– Как ты думаешь, что с ним происходит? – спросила я Марну. – Он не хочет со мной говорить.
– Я думаю, у него шарики за ролики заскочили. Ты-то, понятно, хочешь верить, что он испытывает к тебе те же чувства, что и ты к нему, но что, если это не так? Я его очень люблю, и всё-таки он чудной. На него не угодишь. Я говорю это тебе для твоего же блага… – До чего же больно было слышать ее сочувственные интонации! – Отпусти его, дорогая. Если уж он что вбил себе в голову, то его не собьешь. Считай, что он для тебя потерян.
Потерян. Хриплый вздох застрял у меня в горле.
– Мне пора, – сказала Марна. – Вот-вот проснется Джинджер.
– Береги себя, – прошептала я.
– А ты себя, – тоже шепотом ответила она.
Мне хотелось прорыдаться – так, чтобы подушка промокла насквозь, – но глаза оставались сухими. В итоге я сползла на пол и, опустившись на колени, рыдала в подушку без слез. Я и сама знала, что должна отпустить Кая, раз уж он меня оставил, и все же рана, которую нанесли мне слова Марны, пульсировала как свежая. У меня никогда не будет того, что я хочу. Я пыталась с этим смириться, понимая, что когда-нибудь появится нечто, более значимое, чем моя жизнь с ее тревогами. И вот – свершилось. Но мне никогда не приходило в голову, что дело моей жизни будет сопряжено с такими муками и болью потери.
Нельзя, – сказала я себе, – забывать, что не во мне здесь дело. Пусть моя жизнь – лишь крохотная точка на карте, маленькие точки тоже могут кое-что изменить. Особенно если соединятся. Я ухватилась за эту мысль, и она меня спасла.
Наутро мы с Патти сонными мухами ползали по кухне, готовясь к приходу моего отца.
– Попробуй-ка, – Патти протянула мне пластиковую ложку, которой размешивала в кувшине холодный чай.
Я сделала глоток и подняла вверх большой палец – как всегда, превосходно – и тут же сморщилась от острой головной боли.
– Может быть, – предложила Патти, – пару таблеток аспирина?
Я покачала головой. Никаких обезболивающих. Тем более что они все равно сгорают мгновенно.
Когда отец, наконец, появился, то, не здороваясь, направился прямо ко мне. На нем были потертые черные кожаные брюки; широкую грудь и плечи плотно облегала белая футболка.
– Что случилось? – спросил он своим сиплым голосом, пристально вглядываясь в мое лицо.
Его устрашающая внешность и свирепый взгляд, когда он наклонил ко мне свою бритую голову с седеющей бородкой, были хорошо мне знакомы. Я знала, что на самом деле он волнуется за меня.
– Привет! – сказала я и сделала