в распоряжении была отдельная комната, в ней и располагалось пианино, на котором он просто мастерски играл Лунную, Патетическую и Апассионату Бетховена, многие этюды Шопена, но, впрочем, баловался и некоторыми популярными шлягерами).
Однажды, сидя у Брусяги дома, мы решили, что надо нам создать джаз-бэнд, трио. Фрол будет играть на аккордеоне, Брусяга на рояле, а я буду стучать на барабане. Музыке меня учить маме было не на что, но слух у меня был хороший, я вечно настукивал пальцами по столу, когда ребята что-то наигрывали, и я решился заделаться ударником. У Брусяги оказался дома барабан с палочками, и мы приступили к репетициям, которые быстро завершились тем, что мы уверились в способности «сбацать что-то клёвое» на школьном вечере, на который давно были приглашены девочки из Первой (женской) школы (конечно, под присмотром учителей из обеих школ). С репертуаром у нас проблем не было. У Володи дома был патефон, его мама собирала всякие пластинки, и среди них было несколько таких, которые нам нравились, и мы решили на слух разучить эти вещички.
Настал день, когда мы вышли на сцену в актовом зале нашей школы и действительно «сбацали» несколько пьес типа «Утомленного солнца». Мы, что называется, сорвали бурные аплодисменты и под их раскатистые звуки ушли из зала в соседний класс, чтобы привести себя в порядок. Мы были ужасно горды своим успехом.
Но через каких-то две минуты, на самом пике наших восклицаний «Вот это да. Здоровски. Ну-у-у, мы даем», в класс ворвался разъяренный ГИП. Он был до крайности возмущен нашим разнузданным поведением и очевидным грехопадением. Любимые им ученики опустились на дно порока, репертуар был возмутительно фривольным, мещанским, упадническим, вульгарным и непотребным. Он бушевал долго, с выбором слов для порицаний у него проблем не было, и он дал волю своим эмоциям. Нам было сказано, что наши выступления на этом закончены навсегда, от позора нам никогда не отмыться, а перед носом Володи он решительно покачал своим замечательным указательным пальцем с прокуренным ногтем и заявил, что теперь уж он точно всё расскажет своей тетушке – замечательной бабушке Володи Елене Павловне. Эта угроза была, видимо, самой весомой в глазах Георгия Иосифовича.
А тетушка Георгия Иосифовича и бабушка Володи Брусина была совершенно особенным человеком. Невысокого роста, с простым, не несущим никаких черт еврейства лицом, Елена Павловна, была знаменита среди наших родителей и между нами. На родительские собрания мама Володи, Ада Соломоновна, никогда не приходила. На них появлялась бабушка с большим пуховым платком, повязанным вокруг головы. Она непременно усаживалась на первую парту перед столом учителя, ставила локти на парту, клала голову на растопыренные ладони и, вперившись взглядом в глаза нашей классной руководительницы, Клавдии Васильевны Курицыной, говорила ей что-нибудь не очень ласковое, вроде следующего:
– Ох, и не люблю я Вас, Клавдея Васильна!
Не очень далеко ушедшая в своей благовоспитанности от простецкой бабушки Брусиной, классная руководительница