крыше забренчала черепица.
– Эти, что ль?
Я, не оборачиваясь, указал на большую тварь, оседлавшую конёк.
– Да нет.
– Так да или нет? В смысле – что они, их седлали и приручили?
Красава на крыше вгрызлась в черепицу. Он, знаете, что делал? Он думал.
– Нет, руками сделали.
– Самолёты, что ли?
– Сказано, птицы. Значит, птицы.
Я грустно засмеялся.
– Шаман сходит с ума, если не шаманит. А солдатик его подблаженства пить молоко начинает…
Он помял пальцами брови и зевнул как плюшевое животное, которое девочка перекормила.
– Даже мудрить не буду, чего ты плетёшь, цуцик. Ты, в смысле, поубивать кого хочешь?
Я в который раз умилился его детской манере обнародовать концы пословиц.
– Ты девочку искать хочешь, что ли? Тебя задело, да?
Я подавил желание сообщить ему, чтобы он зевал потише – птичка железная вылетит, и с досадой возразил:
– Глупец, у меня нет на это времени. Я буду это делать в следующей жизни.
С удовольствием я заметил, что он смутился – ибо он явно не составил расписание в этом смысле. С полминутки я полюбовался его румяной от предрассветных поцелуев славной рожей и изрёк, отворачиваясь и поправляя на себе свои военные приспособления, засовывая то сюда, а это туда, ну вы представили, если уж нам нужна реалистичная картина происходящего:
– Ты, вероятно, не для войны рождён.
Он мрачно молчал, и тремя резкими движениями сунув свою крохотную винтовочку за плечо, большой нож за пояс, фляжку на грудь под куртку, сухо проговорил:
– Если ты поправил бретельки, можем идти.
Я обернулся, и мы посмотрели друг другу в глаза. Он взгляда не отвёл – а я-то знаю, как это непросто, когда имеешь дело со мной. Нет, у меня не комплекс величия, просто в моих небольших и не самых прельстительных зеркальцах имеется кое-что нехорошее. Вроде вторая пара органов зрения.
Поэтому я оценил те серые окна очень высоко.
Тут ветром снесло пару черепичных шелушинок – бронированное существо решило покинуть крышу.
– Ты смеяться надо мной будешь… – Начал я.
Он ковырнул в зубе когтем.
– Может, буду. – Задушевно пообещал он. – Может, не буду.
– …украла у меня.
Он всполошился.
– Чего? Я не расслышал.
– А ты бы почаще издевался над людьми, которым спас жизнь.
Он рассердился.
– Толком скажи.
– Девушка… та, светленькая… которая, по твоему предположению, меня задела… она украла у меня кое-что.
Он расстроился и посерьёзнел. Присунулся ко мне:
– Стрелялку какую-нибудь?
Я скорбно повёл подбородком.
– Хуже.
– Хуже?
– Так, с виду пустяк, а на деле…
Он впился в меня взглядом, как двух клещей запустил.
Я похлопал себя по гимнастёрке.
– Моё