на скамьях сената
Он шлема не снимал и оставался
В дни мира столь же грозен, как в бою…[54]
– Я послушаю твой ответ, сфинкс.
– В этом и суть! Ты не должен кичиться перед своими рабочими, тебе нужно проявлять к ним внимание и заботу, и еще не должен быть с ними таким суровым, ведь ты любую просьбу превращаешь в приказ!
– Вот, значит, какую мораль ты вывела из пьесы. Откуда в твоей головке берутся подобные мысли?
– Их диктует мне забота о твоем благе и безопасности, дорогой Роберт, а также страх. В последнее время многие считают, что ты попадешь в беду.
– Кто именно?
– К примеру, мой дядя. Он восхищается твоей твердостью духа, целеустремленностью, презрением к недругам и отказом «угождать толпе».
– А ты полагаешь, что я должен ей угождать?
– Нет, ни за что на свете! Я не хочу, чтобы ты унижался, и в то же время мне кажется несправедливым мешать всех бедных рабочих в одну кучу, обзывать толпой и относиться к ним свысока.
– Каролина, а ты демократка! Что бы на это сказал твой дядя, доведись ему узнать?
– С дядей я разговариваю редко и вовсе не на такие темы. Все, что не касается шитья и кухни, он считает выше женского понимания.
– Думаешь, ты достаточно разбираешься в этих темах, чтобы давать мне советы?
– Я разбираюсь во всем, что касается тебя. Было бы гораздо лучше, если бы рабочие тебя любили, чем ненавидели, и я точно знаю, что доброта покорит их сердца скорее, чем гордость. Если бы ты держался гордо и холодно с Гортензией и со мной, разве бы мы любили тебя? Порой ты бываешь со мной холоден, и разве я рискую быть ласковой в ответ?
– Ладно, Лина, я получил урок и по языку, и по этике с налетом политики, теперь твоя очередь. Гортензия говорит, что тебя впечатлило какое-то стихотворение, которое ты учила наизусть – вроде бы бедного Андре Шенье, – «La Jeune Captive»[55]. Ты еще его не забыла?
– Едва ли.
– Тогда рассказывай. Не торопись и следи за произношением!
Каролина начала декламировать тихим, чуть дрожащим голоском, но постепенно обрела уверенность. Последние строфы Шенье она передала особенно хорошо:
Прекрасный путь начав едва,
Сойду с дороги, где листва
Зеленых вязов вдаль манит.
На жизни пир сейчас попала
И чуть коснулась я бокала,
А смерть уж сердце леденит.
Хочу я увидеть не только весну,
Во всякую пору я солнце люблю,
Свой год хочу прожить до конца.
Застала лишь первый проблеск зари,
Сверкнул он росой на бутонах моих,
Свой день хочу прожить до конца!
Мур слушал, опустив голову, а потом украдкой взглянул на кузину. Он откинулся на спинку кресла и стал незаметно наблюдать за Каролиной. Щеки ее раскраснелись, глаза заблестели, на лице появилось такое выражение, которое придало бы прелести даже невзрачным чертам. Впрочем, в ее случае об этом изъяне не могло быть и речи. Солнце роняло лучи вовсе не на бесплодную почву – оно ласкало