всякому историзму, свободному творчеству и рациональному («логосному») мышлению.
Не секрет, что на определенных этапах развития европейского традиционализма (прежде всего – в средневековом искусстве и в классицизме) доминировали консервативно-авторитарные, императивные формы творческого сознания, монологические стратегии коммуникации и соответственно такие установки мышления, как нормативизм и регламентарность. Это естественным образом отражало общую логику мирового культурного процесса, и сегодня данный факт действительно дает известные основания, для того чтобы связывать рефлективный традиционализм с «нормативно-ролевым» менталитетом и «дискурсом власти», как это убедительно делает В.И. Тюпа[138]. Но вместе с тем справедливо и другое. Перечисленные признаки и свойства составляли не столько духовную сущность традиционализма[139], сколько его, так сказать, акцидентную историческую оболочку, служили определенной, исторически ограниченной «транскрипцией» данного типа миропонимания, которая, однако, многими принималась и принимается за субстанциальное ядро, что порождает стойкое представление о сущностной несовместимости традиционалистской и творчески-персоналистической аксиологии[140]. Между тем опыт неклассического традиционализма показывает, что в принципиальном противоречии с ценностями свободы, творческой суверенности и новейшего персонализма оказываются вовсе не сущностные устремления традиционального духа (онтологичность, солидаризм, ответственность и т. д.), а лишь его известные исторические модификации и факультативные признаки, в частности – присущий Средневековью и классицизму тип дискурсивности (в дальнейшем мы еще вернемся к этому вопросу). Новый традиционализм, сложившийся в XX столетии, шел по пути преодоления коммуникативных навыков, авторитаристских стереотипов минувших эпох, но параллельно с этим искал формы продуктивного освоения глубинных философско-аксиологических потенций традициональности.
1.6. Еще раз о традициональном мышлении (Пояснение-иллюстрация)
Выше говорилось о том, что главным предметом нашего интереса являются не собственно моменты того или иного соприкосновения писателей с опытом предшественников, а аксиологическая мотивация обращения к общекультурному наследию, модус восприятия исторически утвердившейся традиции.
Поясним сказанное на простом примере. У таких разных поэтов, как Маяковский, Хлебников, Мандельштам и Вяч. Иванов, можно в изобилии обнаружить унаследованные из традиции элементы, бессознательные заимствования и умышленные отсылки. При этом у Маяковского, устремленного к радикальной новизне (хотя и соскальзывающего невольно в проторенные колеи), сознательные реминисценции чаще всего имеют демонстративно-нигилистический, культуроборческий характер (многочисленные имена, факты, события мировой культуры упоминаются, как правило, лишь для того, чтобы быть посрамленными перед лицом беспрецедентной