где, судя по всему, спала Фрида, – соберись, Фельдшер, ты теперь старший в семье… – услышав, что сестра не появлялась в Кирьят Анавим, Иосиф задумался:
– У них с Эмилем должно быть пристанище в Тель-Авиве… – он не хотел тревожить вызванного в госпиталь Ихилов Эмиля, – наверняка, они пользуются чей-то квартиркой… – ему достаточно было сделать звонок на базу Эмиля. Приятель лейтенанта по эскадрилье выдал ему искомый адрес:
– Фрида не знает, что папа погиб, – понял Иосиф, – сейчас семь утра… – он не сомкнул глаз этой ночью, – она еще не выходила на улицу… – он еще раз постучал:
– Фрида, это я, Иосиф, открой… – щелкнул замок, на него пахнуло духом табака и спиртного. Лицо сестры опухло, рыжие волосы были всклокочены. У двери валялась скомканная «Йедиот Ахронот» с траурной рамкой на первой странице:
– Она все видела, – Иосиф шагнул через порог, – бедная девочка. Но она давно начала пить, что-то случилось…
Фрида носила помятую футболку, босые ступни девушки испачкал пепел:
– Ты знал, – она отступила назад, – знал, что я мамзер… – Иосиф не успел отклониться. Фрида бросилась на него, колотя руками по лицу, царапая его щеки:
– Ты знал, – сестра брызгала слюной, – знал и ничего не сказал мне. И папа не сказал, – прорыдала она, – а теперь его больше нет… – схватив девушку в охапку, Иосиф встряхнул ее:
– Я ничего не знал, – спокойно сказал майор Кардозо, – ты пойдешь в душ, я сварю кофе, и ты расскажешь все с самого начала.
За стеной прокуренного кабинета шумели офсетные машины. Типография «Йедиот Ахронот» располагалась в подвале редакционного здания. Кондиционеров здесь не ставили, печатники расхаживали в пропотевших комбинезонах.
Под мышками расстегнутой рубашки Шломо Захава тоже расплывались пятна пота. Зажав в зубах сигарету, нацепив очки, он рассматривал разложенные на макете газетного листа черно-белые фотографии.
Пятничный номер «Йедиот Ахронот», с военными сводками, новостями из Нью-Йорка с заседания Совета Безопасности ООН, с голливудскими сплетнями и снимками актрис, ушел в машины:
– Весь, кроме первого листа, – пробормотал Захав, – у нас осталось четверть часа…
Через пятнадцать минут они должны были выбрать завтрашнее лицо газеты, по выражению Захава. В субботу пресса в Израиле замолкала, пятничные номера печатались особенно пухлыми:
– На западе это воскресные издания, – усмехнулся журналист, – для первой страницы они тоже оставляют сенсации, вроде нашей сегодняшней…
На углу стола притулился второй вариант, с фотографией покойного профессора Судакова и статьей о жизни солдата Израиля, как напыщенно назвали погибшего в некрологах. Голд пристально рассматривал копии снимков из Яд-ва-Шема. Обергруппенфюрер Максимилиан фон Рабе в годы войны избегал объективов фотографов:
– И очень зря, – хмыкнул Захав, – внешность у него