разумеется, не собирался ничего рассказывать семье:
– Только я решаю, что им надо знать, а чего не надо, – утренние газеты вышли с траурными рамками на первой странице, – на похороны она не пойдет, она будет в больнице…
Профессора Судакова хоронили на военном кладбище на горе Герцля, с полными государственными почестями, в присутствии кабинета министров:
– Бен-Гурион приедет из кибуца, – хмыкнул Михаэль, – ладно, надо ей объяснить раз и навсегда, кто в доме хозяин.
Ресницы Анны дрогнули, она слабо застонала. Михаэль наклонился над изголовьем кровати. От Анны пахло лекарствами, он уловил веяние металлического аромата крови:
– Моргни, если ты меня слышишь, – велел он, – потом я пущу к тебе Эмиля и мадам Симону, а Яакова скоро привезут… – ресницы приподнялись:
– Ты выбежала на шоссе, потому что не поняла, о ком говорил Рабин, – спокойно сказал Михаэль, – ты решила, что речь идет об Эмиле. Моргни… – она подчинилась, – никакого ребенка ты не ждала. И больше не ждешь, у тебя случился выкидыш… – прибавил он с удовольствием, – моргни… – ресницы приподнялись, по синяку на щеке потекла слеза:
– Далее, – невозмутимо продолжил он, – ты будешь вести себя достойно, как подобает жене. Ты поедешь со мной за границу, если мне предложат такой пост. В Израиле ты не останешься. Моргни!
Рука жены, лежавшая поверх одеяла, попыталась сжаться в кулак. Михаэль нежно взял ее пальцы:
– Моргни, – он аккуратно вывернул жене запястье, – или ты не слышала, что я сказал… – ресницы опустились, ее лицо было мокрым от слез.
Михаэль осторожно взялся за салфетку:
– Молодец, – он привел в порядок жену, – и не вздумай подавать на развод. Но ты и не сможешь, у тебя нет никаких причин идти в раввинский суд… – пересохшие губы зашевелились.
Михаэль прислушался:
– Я с тобой не разведусь, – добродушно отозвался он, – зачем мне такое? Я тебя люблю, Анна и всегда буду любить. Твоя, – он поискал слово, – твое неблагодарное поведение осталось в прошлом, я не собираюсь напоминать тебе о случившемся, – у двери он добавил, – сейчас придут Эмиль и мадам Симона. Ты помнишь, что произошло на шоссе, помнишь, что я тебе сказал…
Горло жены дернулось, он услышал птичий клекот: «Помню».
– И помни дальше, не забывай… – не оглянувшись на жену, Михаэль вышел в коридор.
Пасынок, устроившись рядом с мадам Симоной, пил какао из термоса. На свободном стуле теща разложила сверток с бутербродами. Из бумажного пакета упоительно пахло свежей выпечкой. Михаэль почти пожалел, что тещу нельзя взять за границу:
– Ничего, пусть заботится о парнях здесь. Война закончится, они будут приезжать в кибуц на шабаты…
Мадам Симона, разумеется, не могла появиться в госпитале с пустыми руками:
– Анна приходит в себя, – Михаэль утащил из пакета круассан, – но такого ей пока нельзя… – теща похлопала по матерчатой