зоны оккупации, и кто знает, как считать. А то, что она увела своих детей из этого места на запад, в село, точно уж захваченное немцами, она никому не сказала. И пацаны честно писали потом в анкетах «нет» и двигались дальше вверх по своим служебным лестницам.
Вообще говоря, она никому так и не сказала, как она пробралась в село и как она потом вернулась. И как она прожила там, в деревенском погребе, всю осень и зиму, пока в городе были фашисты. Но ведь можно же в селе прожить, правда? Пусть и оккупированном. Пусть и с двумя пацанами, шести и семи лет, и годовалой девочкой, больной воспалением легких. Пусть и в погребе, поскольку в доме обосновались враги.
Можно.
Ну вот, опять погреб. Ну, тогда снова о погребах. Немцы быстро поняли, что там, в этих южнорусских погребах, могут прятаться люди. Иногда, когда немцы подолгу оставались на одном месте, как в том селе, куда убежала героиня нашего рассказа, они знали, что в погребе живут, и мирились с этим, если только им не досаждали лишним появлением на глаза или, упаси Бог, поисками еды. Так, наш младший погодок не выдержал однажды запаха готовящейся каши в полевой немецкой кухне и выполз на свет. Результатом стала игра в футбол с немецкими солдатами, где он исполнил роль мяча. Его выходила потом старуха-знахарка, приходившая по ночам с отварами, травами и растирками. Она же вылечила и годовалую девчушку. Мальчишкам, правда, досталось – они должны были пережевывать и выплевывать зернышки и стебельки принесенного бабкой «лекарства», чтобы накормить потом этим малышку…
А вот когда немцы натыкались на такие погреба во время своего движения, могло быть по-иному. Так сиротой стала двоюродная сестра моей мамы – они тоже бежали от немцев и пережидали в таком погребе их «наступление», когда крышку погреба откинули, бросили туда гранату и закрыли вновь.
Я пододвигаюсь ближе к щелке в оконной раме – мне сейчас кажется, что я физически ощущаю, насколько тяжела для нее была эта жизнь в погребе – без еды, с тремя детьми – покалеченным «футболом» 6-летним пацаном и больной воспалением легких годовалой девчушкой. Чем там можно согреться, чем и как там можно было дышать? Но человек, видимо, настолько прочный, имеющий многократный запас, или, если хотите, «порог прочности» «механизм», что и сам не представляет, что он способен выдержать, а через что пройти. Впрочем, «механизм» этот, несмотря на все потуги разобраться в нем, столь сложен, что обнаружиться этот запас может только, видимо, сам по себе – обычно, человек даже не представляет, на что он способен. И наоборот, – вследствие сложности этого механизма человек может не представлять себе, какая мелочь может его погубить, насколько он может, пройдя через баснословные трудности и лишения, оказаться беззащитен перед какой-то вшивой мелочью: взглядом, словом, запахом, – ставшим вдруг для него ахиллесовой пятой.
В том погребе занятого немцами села прятались еще два человека – женщина, которую во всех