я безвестно кану
За звездный пояс, в млечный дым?
– Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим».
Первым умер он. Ухаживала за ним Нинка, на ее руках он и умер. На его могиле – портрет в форме. А она пережила смерть троих из четырех своих детей. Сначала – самого младшего, потом старшего и дочери. С дочерью вместе ее и похоронили, в одной могиле. Совсем на другом кладбище, чем его.
« – Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты?
– За расставаньем будет встреча,
Не забывай меня, любимый,
За расставаньем будет встреча,
Вернемся оба – я и ты».
– Ты так и не прилёг, – говоришь ты ласково, но, вместе с тем, тревожно. Твои глаза совершенно ясные, значит, ты и в самом деле, наяву, проснулась и пришла, – Что с тобой сегодня?
– Прости… – Я и сам понимаю, что наяву. Ты садишься в свое кресло и берешь сигарету, а я наливаю тебе в бокал вино и пристально смотрю в твои глаза.
Взгляд уходит куда-то глубже и глубже, внутрь тебя, но не теряется и не встречает никаких препятствий. «Вернемся оба?» – я вдруг отчетливо вижу, что ты-то никуда и не уходила. Вот так и была здесь, в этом кресле, с сигаретой и бокалом, пока я мотался по командировкам, экспедициям и другим измерениям, выдумывая какие-то небылицы о любви… Тебе не нужно никуда возвращаться. А я?
Мой взгляд натыкается на памятник широкоплечему статному мужчине в форме на его одиночной могиле. Я пытаюсь заглянуть ему в глаза, но натыкаюсь лишь на каменную пустоту. Грустно ли ему, что он тут один? Что за мелочь такая пробежала через его дом и сад, через тот ствол, выдержавший бури и невзгоды, фронт и оккупацию, но треснувший вдруг вдоль, от веток до самых корней, и разрушила вмиг крепость, которую они строили десятилетиями из выловленных в реке бревен?
Грустно, не грустно… Я вдруг пониманию, что думаю совсем о другом. О том, что не знаю, как ему, но лично мне-то все равно, что будет там, за памятником. Можно ли верить в Бога и не верить в то, что что-то будет потом? Глядя на его памятник, я вдруг понимаю, что можно. Что люди верят в то, что там что-то есть только оттого, что они не поняли, не встретили, не почувствовали и не испытали чего-то, что называется счастьем, тут. Или, может, пропустили. Что вот те безумные десятки лет гонки со временем – с молочными кухнями и диссертациями, болезнями и реанимациями, успехами и экзаменами, победами детей и тревогой за них… что вот это кресло и в нем ты, никуда и никогда не уходившая, пока я скитался по командировкам, экспедициям и другим измерениям, придумывая небылицы о любви, с бокалом в руке и сигаретой, – это и есть то бесконечное счастье, которое уже выпало вдруг