живот надвигался прямо на нее. Катя так и не поняла, как ей удалось проскользнуть между животом и шкафом, – она пришла в себя только в кухне, держа в руке сковороду.
– Не подходите! – крикнула она, когда Николай Петрович, гадко ухмыляясь и сверля ее маленькими злобными глазками, заслонил дверной проем. – Я окно разобью!
Этому ее учил папа: если в доме опасность, разбивай окно тем, что под руку попало, и зови на помощь. Николай Петрович сунул большие пальцы за ремень брюк, выставил вперед ногу и удивленно вскинул широкие брови:
– Ты что, с ума сошла? – Он снова выпятил нижнюю губу и шагнул к умывальнику. – Я за водой пришел. – Он набрал воды в стакан, медленно выпил и, не сполоснув, поставил стакан на сушку для посуды. – Что это с тобой, девка?
– Со мной? – Катя вся дрожала от негодования. – Это вы меня хватали… Это вы!
– Я тебя хватал? – Он прижал руку к груди и выпучил глаза. – Слушай, по-моему, тебе пора к психиатру.
– Я все маме расскажу… Все! Она вас прогонит!
– Маме? – Он изобразил на лице крайнюю степень удивления. – Что ты скажешь маме? Что приставала ко мне? – В его глазах сверкнула злость. – Попробуй…
Он вышел в прихожую, накинул куртку, сунул ноги в ботинки.
– Пойду прогуляюсь, а то с тобой опасно в одной квартире находиться.
Николай Петрович вызвал лифт, а Катя, схватив пальто, побежала вниз по лестнице. В ожидании мамы, сжимая кулачки, она металась по остановке, а Николай Петрович, покачиваясь с пяток на носки, выпятив живот и сцепив руки за спиной, стоял на одном месте, на троллейбусной остановке. Мама вышла из троллейбуса, он подал ей руку, обнял, поцеловал. Подбежала Катя, а он сказал:
– Вот, решили тебя встретить, – и посмотрел на Катю с улыбкой, ну просто отец родной.
– Я рада, мои дорогие! – Мама тоже улыбнулась, поцеловала его, потом Катю.
– Знаешь, Катя интересуется добавками, – сказал он, беря маму под руку.
– Правда? – радостно воскликнула мама. – Катюша, может, у тебя талант к торговле?
– Очень может быть, – пробасил Николай Петрович и сверху вниз посмотрел на Катю. – Думаю, Катерина, тебе нужно включаться в мою работу. Вдруг это твое? – И он увлек маму вперед.
Идя позади них, Катя думала о том, что вот сейчас они придут домой и она все расскажет маме. Все! Она смотрела на вальяжно шагающего Николая Петровича, выворачивающего носки ботинок наружу, на семенящую рядом маму, прильнувшую головой к его плечу, и вдруг поняла, что мама ей не поверит. Как обычно. Еще и накричит.
– Катерина, ты где? – обернулась мама, на лице счастливая улыбка. – Не отставай!
Она не отставала, а если честно, будь ее воля, вообще не пошла бы домой. Да и разве это дом? Дом – это особое место, где хорошо, куда хочется возвращаться, а эта квартира – вовсе не дом, хоть она и своя. Странно, в гарнизонах все квартиры были чужие, но в них было уютно, потому что там был папа. Он разговаривал с Катей, стихи читал – он очень любил стихи, знал их наизусть много-премного. Папа был особенный, и Катя никак не