Жозефину того действия, на которое рассчитывал Бонапарт. Арно, находившийся на улице Шантрен в тот день, когда Мюрат доставил молодой женщине одно из таких писем, оставил нам вот такое свидетельство:
«Она показала мне это письмо, равно как все письма, которые Бонапарт прислал ей со времени своего отъезда и которые свидетельствовали о самой глубокой страсти. Жозефину забавляло это чувство, в котором явно чувствовалась и ревность. Я до сих пор слышу, как она читает отрывок, в котором, позабыв вроде бы о явно угнетавшем его беспокойстве, муж ее писал: “Ну, если это окажется правдой, опасайся кинжала Отелло!”, и слышу, как она, улыбаясь, произносит со своим неповторимым креольским акцентом: “Он такой смешной, этот Бонапарт!” Любовь, которую она внушала этому столь необыкновенному человеку, трогала ее очень мало; она гордилась тем, что он любил ее почти столь же сильно, как славу! Она радовалась этой его славе, растущей день ото дня, но ей хотелось купаться в этой славе в Париже, в море аплодисментов, которыми приветствовали ее при каждой новости из Итальянской армии.
Она была очень огорчена, когда поняла, что все-таки придется покинуть Париж…»40
Тогда она поставила одно условие: она потребовала, чтобы с ней в Италию отправился и ее любовник Ипполит Шарль. Карно, начинавший уже опасаться за состояние духа генерала Бонапарта, вынужден был согласиться с этим ее условием…
Жозефина пробыла в Париже еще две недели. Балы, ужины, несколько легкомысленные приемы, на которые ее без конца приглашали, настолько захватили Жозефину, что каждое утро она со смехом говорила своим друзьям:
– Решительно, мы выезжаем не ранее чем завтра.
Следует сказать, что жизнь Парижа 1796 года представляла собой постоянный праздник, на котором было дозволено совершать самые экстравагантные поступки.
«Щеголи» и «невероятные» одевались как шуты, разгуливали в смешных рединготах, носили прически «собачьи уши» и появлялись на улице всегда с толстенными сучковатыми палками.
И в то время как мужчины затягивались в галстуки, доходившие до самого рта, и воротнички, мешавшие повернуть голову, женщины, как бы для того, чтобы поддержать равновесие, носили удивительно легкие платья. Послушаем Роже де Парна:
«Потеряв всякий стыд, желая любым путем обратить на себя внимание, они появлялись на людях почти голыми, без нижних рубашек и юбок, в небольших корсетах, иногда в панталонах телесного цвета, а поверх всего этого – греческая туника из прекрасного прозрачного муслина, который помимо того, что они умышленно выставляли на всеобщее обозрение, вовсе не скрывал ни рук, ни ног, ни груди. Руки и лодыжки их украшали многочисленные браслеты, изготовленные по классическим античным образцам. Вместо туфель они носили сандалии. А поскольку ступни таким образом оставались открытыми, на каждом пальце ноги красовалось по перстню с драгоценными камеями или с бриллиантами»41.
Жозефина, как и госпожа Тальен, носила эти прелестные одеяния, при этом особое удовольствие доставляли ей прогулки по бульварам с Ипполитом