что он вновь слышит душераздирающий крик еврейки там, в разоренной врагом Орше, что вновь стоит прижавшись спиной к красной кирпичной стене Смоленска, уворачиваясь от огненных осколков каленых ядер… К жизни его вернуло прикосновение руки Алеси. Кмитич открыл свои влажные глаза. Алеся все еще держала ладонь на его высоком лбу, внимательно глядя на него. Девушке ничего не надо было объяснять, она и так поняла, что творится с её любимым. – Эх, любая моя Алеся, – покачал оршанский князь головой. – Невовремя мы все же встретились с тобой.
– Вовремя! Очень вовремя! – ее большие черные глаза смотрели на Кмитича и в них отражались яркие вспышки фейерверка, щеки горели алым цветом. – Везде, даже на войне есть что-то, ради чего стоит жить. Вот и мы с тобой встретились из-за войны. Если бы не Уния, то разве я нашла бы тебя? – А вообще-то ты права, – он улыбнулся, поцеловав ей руку. – Вот только скоро расставаться прийдется. Из-за войны… 24-го августа из Вильни в радзивилловский обоз в Кейданах выехал царский посол Лихаров. Решился-таки царь на переговоры с гетманом. Посол предлагал Радзивиллу службу «под рукой светлого царя» и обещал сохранить автономию ВКЛ с прежней свободой вероисповедания, как и сохранить привилегии шляхте. Но на гетмана обещания не подействовали. Он отвечал царскому послу по-своему: – В Виленском повете ратные царские люди селян, женщин и малых детей секут всех, да хаты палят… О каких свободах вы мне тут говорите! Какие привилеи?! Вы нас, как косец рожь в жнивне, косите!
Лихаров печально кивал головой, соглашаясь: – Так, господин гетман. В тридцати верстах вокруг Вильны – никого. Предлагайте царю-батюшке свои условия. Я ведь человек маленький. – Мои условия? – усмехался в пышные усы Великий гетман. – Ну вот мои условия: я в неволи никогда не бывал, а в невольниках быть не хочу. Я уже со Швецией подписал Унию…
Конечно, гетман был бы полным идиотом, если бы вообще не стал предлагать свои условия. Он хотел мира, но для этого царь должен был вывести свои войска из захваченных городов, выплатить контрибуцию за разорения. Ничего другого либо меньшего Великий гетман, истинный литвинский рыцарь, просто не мог требовать. Не мог, не хотел и никогда бы не стал. Иначе он сам бы назвал себя трусом и предателем.
А вот полевой гетман Гонсевский оказался куда сговорчивей. Он украдкой шепнул послу Московии, что не против создания антишведской лиги вместе с царем. Чем же угодил полевому гетману царь и навредили шведы? Похоже, Гонсевский уже не верил, что московское войско можно остановить силой и победить. Уж слишком большую территорию захватили московитяне, отвоевать которую казалось немыслемо. Ну, а царь пытался договориться и со шведами. Он слал листы Магнусу Де ла Гарды, настойчиво отговаривая шведского короля от притязаний на Литву, обещая взамен не оккупировать Курляндию и Пруссию. Этим московский государь возмущал ливонского губернатора, ибо с таким же успехом король Испании мог требовать у шведов каких-то уступок,