к нам! Ко мне, к тебе взывают! Что мы все без людей делать-то будем?! – гетман впервые повысил голос, словно обращался к огромной толпе, потрясая трубкой в воздухе. – И вот этим людям не важны твои привилеи, твои булавы и присяги. Особенно, если тот, кому ты присягал, сам же тебя бросил! Они жить и работать мирно хотят, а не ломать головы над тем, благороден ли тот или иной пан или же нет! Правильно ли он поступил по отношению к Великому князю или что-то там нарушил, защищая своих граждан!
– Что же нам делать, пан гетман? – Кмитич почти с мольбой уставился на Януша. Радзивилл знал, что делать. Не знал только, как рассказать об этом чистому и на удивление не испорченному шляхетским гонором парню, который, похоже, предан ему, гетману, как сын отцу. Кмитич, этот единственный человек, которой остался с ним в самую горькую минуту и для страны, и для самого гетмана, может впервые не послушать своего командира. У Радзивилла был план по спасению и страны, и самого Кмитича. Единственным человеком, которого гетман уже не мог спасти, не знал, как можно его спасти, был он сам – человек со славой предателя Речи Посполитой, от которого резко отвернулось половина Литвы, у которого кроме булавы не осталось ровным счетом ничего. «Мне надо уходить со сцены, – грустно думал гетман, – я есть кость в горле, я мешаю всем, и Кмитичу в первую очередь. Пока Кмитич чист и незапятнан, но еще чуть-чуть – и проклянут его как моего сторожевого пса. Уходить парню надо от меня, да поскорее, да со скандалом, будто поссорились мы…»
Разговор этот происходил в конце сентября, когда лагерь Великого гетмана покинул полк драгун. Януш Радзивилл располагал теперь всего лишь двумя тысячами человек. На подконтрольной Швеции территории осталось не больше трех тысяч королевских солдат. И это были все силы новой Унии! Кмитич с возмущением и ужасом думал о том, что еще вчера все они были вместе и заря победы, казалось, вот-вот взайдет над горизонтом, но… вот уже Гонсевский и Сапега переметнулись в Польшу, Михал самоустранился, не подписав Унии, а Богуслав и Де ла Гарды поехали зачем-то к королю…
Ну, а главный виновник кровавого торжества – царь Московии, – получив благословение от Никона именоваться теперь и «Великим князем Литовским», в третий день сентября издал указ о своем официальном новом титуле. Теперь он должен был во всех документах и речах называться не иначе как «Наше Царское величество Великий князь Литовский и Белой Росии и Волынский и Подольский». 11-го сентября царь покинул окровавленную Вильну и поехал зимовать в Москву. Вместе с царем уходили и полки центральной армии.
Однако на этом боевые рейды по Литве царских войск полностью не закончились. Последние военные операции того года на территории Литвы, тем не менее, не принесли успехов царю. Еще в августе в Вильну на зимовку пришел Шереметев с семью тысячами ратников и передал командование полками гарнизонному воеводе Семену Врусову. Тот в начале ноября вместе с Баратынским вышел из Ковны на юг, чтобы захватить