Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия. Элеонора Иоффе

в то время и при тех обстоятельствах барон Маннергейм и его высокородная корреспондентка не могли писать о своих чувствах откровеннее. Маннергейм находился на переднем крае фронта, почта работала с перебоями, да и вряд ли эти двое хотели доверить военной цензуре свои сокровенные мысли. Поэтому послания, которыми они начали обмениваться с первых же дней войны, шли с оказией и не всегда доходили. Возможно, что какие-то, самые интимные из них, были уничтожены. Несомненно одно: Маннергейм дорожил этими отношениями, до конца жизни помнил Марию Любомирскую и хранил ее письма.

      Итак – началась мировая война. Еще за пару месяцев до того Маннергейм серьезно раздумывал, не оставить ли ему военную службу – настолько донимал его усилившийся ревматизм. Несколько летних недель он пробыл в Висбадене, получая лечебные процедуры и воочию наблюдая, как курортной публикой овладевает военный психоз. 22 июля возвратился в Варшаву. Было уже не до ревматизма: 29 июля объявили мобилизацию.

Из дневника М. Любомирской

      31 июля 1914 г., пятница. Варшава. …Маннергейм пришел со мной проститься, он готов к походу – довольный, отважный; доволен, что может обнажить свою саблю, и одновременно очень растроган. Он просил меня дать ему напутствие на дорогу. Я сказала, чтобы он уважал старые деревья – незаменимые, которые украшают землю своим обаянием и серьезностью.