так тобой горжусь, – отстранившись, сказала Селеста с отважной улыбкой.
Пенни посмотрела на нее. Селеста выглядела маленькой, даже тщедушной, и вялой. При предвечернем свете в джинсах и выцветшей футболке с надписью «жги, подруга» Селеста напоминала первокурсницу, такую же, как Пенни.
Жаль, что их отношения так испортились.
Когда Пенни ходила в начальную школу, они были близкими друзьями. Тогда Пенни не могла представить ничего лучше, чем кофе мокка с соленой карамелью из «Старбакса» на завтрак, и считала, что ей очень повезло: мама – ее лучшая подружка. Пенни позволялось не спать допоздна, краситься, одалживать у мамы одежду и красить волосы во все цвета радуги – жизнь была праздником, бесконечной вечеринкой.
В средней школе Пенни стала видеть все иначе. Она больше не писала маме по тысяче раз в день, прося оценить наряд или дать совет. Селеста и Пенни стали полными противоположностями. Селеста гордилась своей воспитанной, прилежной дочерью, учила ее подделывать свою подпись на письмах из школы и выдала собственную кредитку на случай «чрезвычайной модной ситуации». Селеста подтолкнула Пенни получить права досрочно, в пятнадцать, и не из-за необходимости, а потому что, по мнению Селесты, если дочь сможет возить друзей на машине, это сделает ее популярнее. И чем больше старалась Селеста, тем больше отдалялась Пенни. Она обижалась на то, что в какой-то момент Селеста решила, что Пенни может сама себя воспитывать.
Пенни шла к машине; мама следовала за ней по пятам. Пенни обернулась, чтобы обнять ее одной рукой. Представляя себя работником службы контроля за животными, который ловит питона в однокомнатной квартире, она все время удерживала взгляд Селесты. А потом – без резких движений – ловко открыла дверь машины свободной рукой и скользнула внутрь.
Застегнув ремень безопасности, Пенни отъехала от дома на свободу. Отчасти она боялась ехать в колледж одна. В версии для «историй» в инстаграме отец грузил бы коробки с ее вещами в большой грузовик, они бы спорили, какую музыку включить по пути, и он уступил бы ей выбор, потому что будет очень по ней скучать. Уезжая, он бы прослезился, вручил ей пятьдесят долларов, бормоча что-то про хорошо проведенное время, и Пенни знала бы в глубине души, как сильно он ее любит.
– Я люблю тебя, малышка! – всхлипнула Селеста, вырвав Пенни из ее мыслей. Пенни опустила окно.
– Я тоже тебя люблю, мамочка. Я позвоню тебе позже, обещаю.
На этот раз у Пенни что-то дрогнуло внутри. В носу защипало, как от хлорки – так бывает, когда вот-вот расплачешься. Она посмотрела в зеркало заднего вида, где ее и без того маленькая мама уменьшалась, но махала все сильнее.
Через полтора часа Пенни въехала на изогнутую подъездную дорогу перед общежитием «Кинкейд».
– Господи, – прошептала она, вцепившись в руль и разглядывая здание.
«Кинкейд» было одним из самых старых общежитий университета Техаса и выглядело отвратительно. Пенни гадала, будет ли чувствоваться это уродство внутри. В восемь этажей, покрашенных поочередно