подумал Глеб. От того, что двухсот баксов не было, легче почему-то не становилось. Он же не мог сказать Закиру, что у него совсем нет денег. На какие-то суммы он все же живет. Тем более что сам только что задекларировал свое существование как «нормальное».
– Таких сумм у меня нет, – осторожно пятился Глеб, подсчитывая, чем можно откупиться от полного грабежа.
– Давай сколько есть, – обреченно и чуть ли не печально ответил кавказец.
Глеб мысленно перебирал деньги в кошельке. В институтской столовой он покупал макароны с подливкой и чай. Сдача там – минимальная. Весь капитал Глеба помещался в тумбочке между страниц пухлой и аппетитной книги по истории России. Когда было необходимо, Глеб вытягивал из книги купюру и жил на нее, пытаясь растянуть на максимальный срок.
В общем, показывать Закиру эти купюры не следовало.
И было еще сто долларов – одной, хуже того, одной-единственной бумажкой! Бумажкой, которая в будущем должна была трансформироваться в зимнюю куртку и теплые ботинки. Пока не наступила зима, неконвертируемая пока в одежду и обувь, бумажка грела душу гораздо больше.
Эти деньги лежали отдельно.
Не будь рядом Закира, Глеб, наверное, придумал бы какой-нибудь третий вариант расставания с деньгами. Такой, чтобы данная в долг, а скорее всего навсегда, сумма не пробила критической бреши в бюджете. Однако для обдумывания вариантов требовалось время. Время, которого не было!
Глеб нагнулся к тумбочке, встал на корточки…
– Да ладно тебе мельтешить! Сказал же, отдам через неделю… – поторопил Закир и даже хохотнул при этом.
Мгновенная волна омерзения и стыда прокатилась по всему телу Глеба. Он промолчал.
Разогнувшись, он протянул Закиру сотку. Сложенная вчетверо, она выглядела так, будто Глеб достал ее из очень потайного кармашка.
– О, – оживился тот, – двести нету? – он говорил так, будто спрашивал горсть мелочи на сигареты.
– Все, что есть, – холодно ответил Глеб.
– Да ладно… – усмехнулся Закир. – Все равно спасибо! Я еще сотку у Шаха займу. Ты знаешь Шаха? Нет? Познакомлю!
Глеб молча давился рисом. Есть ему, естественно, расхотелось.
– Ладно, Глебка, пойду… Я на неделе зайду – там дело будет! – Закир поднялся, расправил спину. Покряхтел.
– Да чо ты грустишь, Гончар! – вдруг хлопнул он Глеба по плечу. – Будут лаве! Подожди немного, и все будет! – эти слова были произнесены с особым, усиленным кавказским акцентом. Так, будто акцент служил прикрытием обычной лжи, которая не имеет национальности.
Когда дверь за дагестанцем захлопнулась, Гончаренко отставил тарелку в сторону. Проглотив обиду, можно было уже не ужинать.
Глеб не смог бы ответить на вопрос, почему он повел себя именно так. Почему просто не сказал Закиру о том, что денег нету? Начались бы вопросы? Да! Но неужели ответы на эти вопросы не стоят ста единиц американской валюты? Конечно же, стоят! Может быть, он боялся, что Закир приведет, например, того же Шаха («Хочешь – познакомлю?») и они с