Замужняя женщина – существо растительное, живущее атмосферой, питающееся домашним уютом. И напрасно недалекие людишки обвиняют её в том, что бросает она свою половинку в момент тяжёлый, якобы убоявшись всяких невзгод. Она просто своими корешками-листиками чувствует, что задыхается в доме, что умирает она и чахнет. И уходит она не куда-то, а откуда-то, из дома. Из иссушенной почвы семейного благополучия, из невыносимой атмосферы, губящей её.
Этот короткий, но чувственный женский образ, мой уважаемый читатель, я вставил намеренно. Ведь я понимаю, что читать эти строки может и какая-либо романтически настроенная девица. А ей наверняка будет приятно то, что в обиходе, порой пренебрежительно, мы зачастую называем «розовые сопли».
После этого ну кто может обвинить бедного Буреляйло в его пьянстве и безответственности? Наверное, только тот, кто и жизни-то не видел, к кому ни разу не поворачивалась судьба своим широким тылом. А бедный Степан Матвеевич узрел этот тыл во всей его полноте и целлюлитности. От того и запил в одиночестве и безысходности. Правда, частенько его одиночество скрашивала прилетавшая к нему огромная ворона. По летнему времени, да ещё для проветривания от спиртовых запахов квартиры одно окно в комнате всегда было открыто. Ворона приземлялась на подоконник, степенно сходила по спинке кресла и усаживалась напротив Степана Матвеевича. Она частенько приносила с собой различные гостинцы. То закуску, причём надо заметить, явно не с помойки: вся закуска была в фирменной блестящей упаковке, а когда в доме стали заканчиваться деньги, то и всякие побрякушки, которые можно было заложить в ломбард или сбыть с рук у метро.
Ворону звали Галиной. Как узнал об этом Степан Матвеевич – бог весть. Однако знал он это наверняка, как будто был ей представлен. Галина была молчалива, что с лихвой компенсировалось словоохотливостью Буреляйло. Бывало, до темноты они засиживались вдвоём, пока ворона с утробным кряхтением не переводила взгляд на висевшие на стене часы и, словно извиняясь, забиралась на подоконник, кинув прощальный взгляд на Степана Матвеевича, исчезала, чтоб снова появиться завтра.
Порой в буреляйловской квартире раздавались пронзительные звонки телефона. Звонили со службы. Вначале строго требовали, потом умоляли явиться Степана на службу. Затем совсем сухо известили, что он уволен и может забрать свои документы в отделе кадров. Ему было всё равно. Наконец телефон отключили за неуплату, и больше уже никто не беспокоил.
Так и поживали они с Галиной душа в душу. Правда, Галина никогда не оставалась на ночь, даже когда и засидится допоздна. Бывало, Степан Матвеевич и скажет ей, мол, оставайся, да та только крылом стыдливо прикроется и скок на подоконник. Что ж, воронья душа – потёмки, и Степан Матвеевич, поправив занавеску, вновь ложился спать один.
А в это время в ведомстве Степана Матвеевича, в петербургском Метрострое, события разыгрывались нешуточные. Поняв, что Буреляйло потерян безвозвратно, и руководствуясь