дабы тайна подземелья не была раскрыта. Им ещё повезло, ведь, будь на дворе другие времена, судьба той же Зинаиды Викентьевны сложилась бы ой как иначе.
Глава пятая. Предупреждающая читателя об опасностях, которые подстерегают в метро как безответственных гражданских, так и, совсем даже наоборот, вполне себе ответственных военных лиц
Всё случилось в самом начале августа. Стоял субботний ясный день. Набережная реки Карповки – удивительное место, и не только потому, что Ботанический сад пытается удивить тем, что можно вырастить посреди болота. Не только тем, что Петроградская сторона целиком пытается отделиться от остального города своей архитектурой, характером, может, какими-то устоями да ещё чёрт знает чем, но таки заметно хочет. Дело в том, что и люди, и события, происходящие с ними, совершенно другие. Ну, возьмите, например, Литейный или, не дай бог, Гороховую – достоевщина в чистом виде. На каждом углу так и видишь созревшую, недозревшую или, что ещё хуже, перезревшую Соню Мармеладову. И Фёдор Михайлович тут совсем ни причём, он лишь рисовал таких с натуры.
Нет, ну правда. Просыпался с утра, жадно ел приготовленную женой, Анной Григорьевной, яичницу, выпивал, придерживая нечёсанную поутру бороду, стакан водки, и когда с ней, в смысле с Анной Григорьевной, а не с бородой или водкой, когда и один шёл пешочком на Петроградскую сторону. Вы, конечно же, спросите: «Отчего пешком?» С удовольствием вам отвечу. Нет, не для моциона, как вы, должно быть, сперва подумали. И не ради обозрения прелестных видов. Всё гораздо прозаичней. Наш дорогой Фёдор Михайлович был до бестолковости нерасчётлив во всём, что касалось денег. Потому из долгов не вылезал. Задолжал он, наверное, всем, кого только знал или просто видел однажды. Задолжал даже извозчикам, которые, несмотря на уважение к его литературному таланту, возить его наотрез отказывались. Знали уже, черти, что он либо портмоне дома оставил, либо попросту возьмёт и убежит по проходным дворам. Лови его потом. А что толку? Другой какой неопытный догонит, так Федор Михайлович развернётся, рожу страшенную сделает, рванёт с груди манишку и совсем уж не литературно, не по-писательски такого наскажет, что не приведи Господь. А самое страшное у него под этой самой манишкой. На голой безволосой груди, едва прикрытый бородой Петропавловский собор виднеется. А кругом собора виселицы расставлены. Ох и страшно.
Однако, что касается острова, не могу сказать, что на Петроградской сплошь королевны, но бывает, что есть на что посмотреть.
Приезжаю я сюда совсем за другими видами. У меня есть целая субботняя традиция. Утром, едва проснувшись, покурив, помывшись и слегка позавтракав дежурной овсяной кашей, я облачаюсь в свой выходной костюм. Манишка довольно поистерлась от бесконечных чисток, хотя и смотрится гармонично с остальной одеждой. Глядя на себя в зеркало, очередной раз собираюсь скопить денег и сменить её к следующему выходу.
Настоящие сложности появляются уже на входе в метро.
Нет,