по стопочке. Надо, надо, не возражай…
Гости вновь собрались возле стола. Однако Дубровский-младший повел себя странно. Вместо того чтобы присоединиться к компании, он скрылся в кабинете, поманив за собой Брикса. О чем они там между собой говорили, неизвестно, только Брикс вышел из кабинета с лицом человека, которому предстоит решить трудную задачу. Он подошел к Дубровскому-старшему и что-то сказал ему на ухо.
– Что еще за дела? – раздраженно произнес генерал. – Не видишь, занят.
– Очень просит, – вздохнул Брикс.
– Черт знает что, выпить не дают! – Дубровский-старший поставил рюмку на стол и пошел к кабинету.
Вскоре оттуда донеслись громкие голоса.
– Нет, я сказал, нет и еще раз нет! – командирский бас генерала пробивался через плотно закрытую дверь. – Сколько можно, сколько раз я тебя выручал! Хватит, мое терпение лопнуло. Ничего не получишь! Сам выкручивайся!
Дверь резко распахнулась, словно ее открыли пинком, и в гостиную, весь багровый, в ярости влетел генерал. Подскочил к столу и с размаху тяпнул рюмку водки. Гости замолчали.
– Что случилось? – наконец, решился спросить Троекуров.
– Не обращай внимания, Гаврилыч, порядок в танковых войсках.
Но было видно, что до порядка далеко, потому что следом из кабинета вышел бледный Дубровский-младший. Он схватил со стола бутылку виски и, ни слова не говоря, скрылся в зимнем саду. Стоявшая рядом с отцом Маша, помедлив, вышла вслед за Владимиром.
– Что произошло, Володя? Ты поругался с отцом?
– Все кончено. – Дубровский-младший отхлебнул из бутылки. – Я пропал.
Он упал на диван.
– Да что кончено, почему? – она выхватила бутылку из рук Владимира и требовательно затормошила его. – Говори!
– Я проигрался. По-крупному. Мне дали три дня, чтобы отдать долг. Я попросил денег у отца, но он отказал. Категорически. Не знаю, что делать. Меня убьют. – Дубровский-младший говорил отрывисто, словно в бреду. – Что делать, что делать, Маша? Я погиб.
– Не говори так! – воскликнула девушка. – Выход всегда есть.
– Какой?! Ты не понимаешь, это страшные люди, для них убить человека – раз плюнуть. Ты не понимаешь, ты ничего не понимаешь! – глаза Дубровского-младшего сделались совершенно безумными. Он схватил Машу за локти и начал ее трясти. Она вскрикнула, и тут же открылись стеклянные двери зимнего сада. На пороге стоял Троекуров. Он все слышал.
– Отпусти мою дочь! – закричал он. – Не смей ее касаться!
Дубровский, пошатываясь, повернулся к Троекурову. Только сейчас стало понятно, как он пьян.
– О, папенька пришел! – издевательски засмеялся он. – За своей девочкой, а девочка уже и не девочка. Она моя, хочу – коснусь, хочу… – последовало нецензурное выражение. – Правда, Маш?
Маша, вся бледная, ни слова не говоря, залепила пощечину Владимиру и, еле сдерживая слезы, выбежала из сада. Троекуров подошел к пьяному Дубровскому и, медленно проговаривая слова, произнес:
– Еще раз – и тебя нет. Слово боевого