она может существовать с общим благом. Противоположные наклонности и действия суть не правовые»[75]. Деяния, добрые по Гутчисону, отличаются от правовых так, что, во-первых, и сами побуждения к действию вызваны нравственным чувством общего блага, а во-вторых (в правовых), только результат действия содержит в себе общее благо. «Каждый имеет право что-либо делать, чем-либо владеть или что-либо требовать, если его действие, его владение и его самоудовлетворение направляются при этих обстоятельствах во благо общества или к выгоде отдельных существ и через это не наносится вреда общей выгоде общества»[76].
Высказав такое определение и поняв, что этим он лишил право всякой самостоятельности, сузил, почти уничтожил его значение, Гутчисон делает следующую оговорку: «Так как благо всей системы требует, чтобы в ней нашли удовлетворение все наши естественные страсти и ощущения, хотя бы они были и низшего рода, поскольку их удовлетворение может существовать рядом с благородными удовольствиями, то и кажется, что они сопровождаются естественными понятием о праве. Мы верим, что имеем право их удовлетворять, пока не возникает спора между подобными низкими страстями и другими побуждениями, которые мы в силу естественного ощущения признали за высшие… Но и достигши нравственных понятий, мы соглашаемся, что другие имеют право удовлетворять свои страсти, которые не противны никаким высшим естественным склонностям. Мы смотрим не только как на вред и убыток, если нам мешают в удовлетворении этих страстей; но мы считаем это не нравственным, считаем за доказательство дурного душевного настроения»[77].
Гутчисон отличает идею справедливости от права, называя справедливость несовершенным правом: «Некоторые права перед Богом и нашей совестью священны и так созданы, что они ради самой общественной выгоды не могут быть сопровождаемы силой и принуждением, но должны быть предоставлены доброму сердцу людей; они могут быть названы несовершенными правами (справедливостью)»[78].
Таково содержание учения глубочайшего из шотландских моралистов. Нельзя не удивляться глубине его анализа, но в то же время нельзя с ним согласиться. Из чувства нельзя вывести понятие идеи, не приписав чувству не принадлежащую ему способность суждения. Наблюдение над собой и над жизнью должны убеждать нас, что не ум отзывается на чувство, но чувство отзывается на умозаключение. Совершенно верно, что мы отличаем удовольствия, полученные от чувственных ощущений, от удовольствий доброго дела, и первые порицаем, а вторые одобряем. В этих случаях не одобряющим и порицающим нельзя считать чувство, не приписывая не принадлежащей ему способности суждения. Но в то же время совершенно верно, что чувство всегда находится в гармонии с умом, оно развивается вместе с развитием идей и даже способно, как бы независимо от ума, оказывать влияние на наше поведение, подобно тому как привычка оказывает давление на волю, хотя сама привычка и есть произведение воли.
В нас есть чувство общего блага независимо от