внимания, ибо оно исключает возможность в какой-либо момент нашего развития достигнуть совершенного бытия или полного знания. Оно показывает возможность чтобы самые начала, управляющие нашей душевной жизнью в различные ее моменты, были различны. Христианство впервые открыло эту истину. В нашей религии мы узнали, что закон меняется с развитием; что один закон господствовал от Адама до Моисея, иной от Моисея до Спасителя и иной закон будет по ту сторону нашего бытия, когда исполнится все, установленное этим законом. «Отменение же прежде бывшей заповеди, – говорит апостол Павел, – бывает по причине ее немощи и бесполезности, ибо закон ничего не довел до совершенства; но вводится лучшая надежда, посредством которой мы приближаемся к Богу!», «Всякий питаемый молоком, несведущ в слове правды, потому что он младенец. Твердая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Евр. 5:7). «До чего мы достигли, так и должны мыслить и по этому правилу жить» (Фил. 3: 16).
Бесконечно возвышена мысль апостола Павла, что «закон не делает совершенным», ибо закон сознается нами как что-то чуждое духу в самом себе, и совершенное состояние духа было бы то, когда он сам ставил бы себе закон – во имя совершенства.
Свобода – единственный путь к совершенству, закон есть лишь педагогическое средство для достижения царства свободы. «Закон, – говорит апостол Павел, – положен не для праведника, но для беззаконных» (1 Тим. 1: 9). «Для чистых все чисто» (Тит 1:15). «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти; но любовью служите друг к другу» (Тал. 5: 13); иначе говоря, в нашем духе есть все, что необходимо для совершенства в свободе, но закон выступает как необходимое пособие в силу нашей слабости.
Если духовная жизнь мыслима лишь как стремление к божественному совершенству, если оно достижимо только через свободу, если закон может быть полезен до известной степени, то отсюда понятно, почему в нашей душе есть лишь регулятивы, но не содержательные идеи. Дух не может усваивать что-либо механически, но свободно да.
Отсюда следует еще более глубокая истина, а именно: бесполезно отыскивать отличие права от нравственности, т. е. от идей добра и справедливости. Не говоря уже о том, что полное отделение их немыслимо, ибо доброе, справедливое и правовое находятся в постоянной связи, составляя элементы единого духа. Абсолютное их отношение в природе Божества мы не можем постигнуть, а в истории жизни разумных существ – в некоторых отношениях – они не представляют ничего постоянного. На то, что мы первоначально сознаем как доброе, т. е. как должное, но добровольно исполняемое, мы затем смотрим как на справедливое и кончаем тем, что делает его правовым.
Это доказывают история цивилизации всех народов и история мировой цивилизации. Например: право человека на гражданскую свободу в классическом мире сознавалось как доброе лишь немногими философами стоиками; в Средние века оно требовалось как справедливое; в настоящее