в дом!
И вдыхая незнакомый, но ставший уже таким родным запах чудесного «подарка», она торопливо прошла в дом. Щенок пах шампиньонами, морозной свежестью и влажной шерстью… С этого момента весь мир для Киры сосредоточился на Тяпе. То, что это Тяпа, она приняла сразу и безоговорочно. Это был мальчик неизвестной породы – помесь дворняжки с лабрадором. Морда у Тяпы была настолько умная и какая-то очеловеченная, что Кира всегда точно понимала, что собака думает по поводу очередного высказывания хозяйки. Он отличался общительным и игривым нравом. Отец сначала было воспротивился тому, что собака будет жить в доме, но потом вынужден был принять нового домочадца – так Кира еще никогда не плакала. Спал Тяпа вместе с Кирой, несмотря на сопротивление отца. Сначала Кира клятвенно обещала, что будет гнать Тяпу с постели тряпкой. Но пес как будто не очень-то и нуждался в чьем-то разрешении: как только научился заскакивать на Кирину кровать – металлическую, с панцирной сеткой и блестящими шариками на спинках, – тихонько укладывался в ногах, полный показного смирения: дескать, вот, ничем вас не побеспокою. Но просыпалась Кира всегда одинаково: видела на подушке перед собой собачью морду и умный глаз, который смотрел на нее из-под опущенных ресниц. Пробуждение хозяйки Тяпа угадывал по трепету ресниц. И с этого момента его невозможно было переубедить, что она спит. И мокрый язык касался лица в самых разных и неподходящих местах. Особенно щекотно было, когда он попадал в носовые пазухи и ушные раковины. Кира жмурилась и начинала хохотать. Тяпа оживал, вибрировал от напряжения всем телом, вскакивал, снова ложился, виляя хвостом с бешеной амплитудой и скоростью… Когда Тяпа появился в доме, Кира преобразилась. Ее впервые так безвозмездно и до дна любило живое существо. Не нужно было просить, соответствовать, выбирать момент, застывать в ожидании, плакать бессильными слезами по ночам о том, что не можешь попросить. Да и просьба – как и в каком количестве тебе нужна любовь – всем показалась бы странной. Ведь окружающие ее вроде бы выражали, и неважно, что совсем не так, как она хотела…
Тяпа редко подавал голос. Даже когда просил есть или, сгорая от нетерпения, предвкушал игру. Но когда Кира приходила домой и открывала калитку, Тяпа несся навстречу с таким звонким и радостным лаем, что потом еще долго звенело в ушах. Если же Тяпа находился дома, он бился в дверь и звонко безысходно лаял до тех пор, пока Кира не попадала в поле его зрения. Тогда безысходность уходила из собачьего голоса, а появлялась безыскусная радость. Тяпа юлил возле ног, что-то бормотал, поскуливал, мелко виляя хвостом, пытался поймать руку, попробовать ее на зуб. Такой родной и нежный запах! Вся его поза – заискивающая, прибитая к полу, с плотно прижатыми к голове ушами, мокрый бархатный нос, которым пес тыкался в руку, – все кричало о неземной любви! Высокой, на которую способна только собака… И Кира, сняв обувь, присаживалась перед ним и принимала эти бесчисленные мокрые поцелуи в вытянутые трубочкой губы, свежие с улицы щеки, глаза и нос.