недостойный!
Ты возмутил мой век спокойный,
Невинной девы ясны дни!
Добился ты любви Наины
И презираешь – вот мужчины!
Изменой дышат все они!
Увы, сама себя вини;
Он обольстил меня, несчастный!
Я отдалась любови страстной…
Изменник, изверг! О позор!
Но трепещи, девичий вор!
И вот настал день премьеры. В актовом зале собралось школьное начальство, даже кто-то приехал по приглашению из района. Кира окончательно потеряла сон. Самой себе она почему-то казалась смешной и жалко неубедительной в образе Наины. В общем, искусство для нее рождалось в страшных муках.
…Булка прибежала за кулисы подбодрить воспитанников. Кира присела на стул в углу и была на грани истерики:
– Котова, почему ты не надела нос? Привяжи его к ушам немедленно!
Это был еще один реквизит, который Булка раздобыла в драмкружке соседней школы, отчаянно гордясь своей предприимчивостью. Кира посмотрела на нее сквозь слезу, но послушно водрузила это не слишком удобное приспособление на свое лицо. К моменту выхода волнение зашкаливало, вера в успех угасла окончательно, и Киру охватило безразличие и оцепенение. Глаза смотрели внутрь, и грозные увещевания Булки не были способны привести «Наину» в чувство. Ее почти силком выпихнули на сцену. Там, почувствовав живое дыхание зала, она вдруг отчаянно ясно осознала зажимы в теле. Плечи и руки были деревянными и как будто ей не принадлежали. Живот предательски покручивало, помимо всего прочего, он стал издавать утробное неэстетичное урчание. Кира вдохнула особый воздух сцены, ощущая, как наполняются легкие, и, выдыхая, поняла, что отступать некуда, позади – Булка. Тоскливая мысль, окрашенная безысходностью, вдруг начала преображаться, напитанная любопытством и поддержкой ее неискушенной публики. «Не робей, Вася! Дуй до горы», – Кире почему-то вспомнилась фраза из Зощенко, которым она зачитывалась, всегда хохоча до слез над тонким, нежным, грубовато-прямодушным юмором этого автора, который отражался во всех его произведениях, как солнце в холодной воде… Кира провела свою роль на пределе возможностей и даже пару раз сорвала аплодисменты зала. Там – в этом пространстве между миров – ей почему-то не было стыдно быть жалкой, омерзительной или коварной. Напротив, вызывая в душе самые брезгливые для себя образы, Кира пыталась, ощутив сгусток этой энергии, выплеснуть ее в зал. Как будто приглашая испытывать к своему персонажу самые разные и противоречивые чувства.
За убогой холщовой занавеской, которая им всем в минуты крайнего приобщения к высокому искусству казалась роскошным бархатным занавесом, ее ждал Вадим, возбужденный и радостно блестевший глазами:
– Кира, поздравляю с успехом!
Ей только показалось или он как будто правда… гордился ею? Еще чего, зачем ей нужны его гордость и радость за нее! Раздутое неожиданным успехом эго не позволило быть благодарной. Благодарность исчезала на глазах, как летучий эфир из открытой бутылки. Она зачем-то громко