игрушки, невероятная кухонная утварь и даже африканский тамтам. Но внимание Киры привлекла люстра, очень похожая на французскую, которая когда-то могла украшать один из залов парижского дворца. Люстра была бронзовой и изображала лозу – изогнутую, вьющуюся, кудрявившуюся листьями, в густой тени которой прятался купидон с забавными крылышками за спиной. Кира заострила внимание на его ножке, увековеченной в бронзе, искусно отлитых мастером пальчиках… Интересная вещица!
– Сколько стоит? – она свободно говорила на английском.
Вадим закатил глаза, зная ее нелюбовь к дикому азиатскому торгу, которым напитан сам воздух блошиных рынков, где бы они ни находились – в Париже или Буэнос-Айресе. Он не знает, как она демонстрирует торговцам разных национальностей свою нелюбовь к процессу торга, но они всегда называли ей запредельно высокую цену, которую она принимала как данность – с обреченной неизбежностью. И когда Вадим присутствовал при этом, он всегда включался в игру – возмущался, удивленно поднимая брови, вскрикивал в изумлении, хватая Киру за руку, почти силой выволакивал из лавки, оставляя ее печальные глаза на «той вещице». Но не успев переступить порог, как будто сдавался, готов был согласиться с тем финальным предложением. А если его не было, выдвигал контрпредложение, да так, как будто оно прозвучало минутой ранее не в его исполнении. И снова эти возгласы, равнодушное скольжение глазами по всем предметам старины вместе взятым, особенно снулый взгляд на вещице, которая интересовала по-настоящему.
Улыбчивый брутальный продавец, осклабившись белыми зубами, назвал цену. Кира посмотрела на Вадима, и он увидел чертики в ее глазах. И понял, она зовет его в игру – очаровательную игру под названием «дикий азиатский торг». Она так редко звала его куда бы то ни было… Их жизни давно уже были параллельны и потому спокойны. Все меньше оставалось точек, в которых они могли бы обмениваться энергиями, взбухать, выливаться из берегов, как реки в период половодья…
Получив этот сигнал, Вадим был тронут и принял пас. Смеясь глазами, включился в игру… Он выторговал 100 евро у совершенно отчаявшегося им что-то продать хозяина лавки. Много это или мало? Никто не знал, но это доставляло такое колоссальное удовольствие им обоим, еще раз объединяя их в банду, делая сообщниками, которые понимали друг друга без слов. Они вышли из лавки с антикварной люстрой, когда-то, возможно, украшавшей один из залов парижского дворца… Задержались перед тангерос, которые под душераздирающие звуки уличного певца танцевали танго.
Конечно, толпа, которая запрудила главную артерию Сан-Тельмо – улицу Дефенса, – пугала безысходностью, невозможностью маневра. Но все-таки они свернули туда. По всей ее впечатляющей длине были выставлены картины, сувениры, брусчатку полировали башмаки клоунов и уличных музыкантов. Они с интересом рассматривали