отвечает, – с тобой интересно. Ты, умник, знаешь много. Это мне по душе. А еще б поел пока, смотри, сколько тут всего вкусного!
Я кругом бутылки обошел и только дивлюсь. Это ж надо, такое впечатление, что они помои прямо под раковину кидают. Еды-ы… немерено! Правда, низкокалорийной. Очистки картофельные, огуречные попки, огрызок от яблока, фантики от ириса «Забава»… Ни колбасной шкурки завалящей, ни хрящика. Сюда бы вегетарианцев – им пир горой, а нам, настоящим мужикам, мяса надо. Рыбы, на худой конец. Но на безрыбье, сами понимаете, и огурец – свинина.
Перекусил нетривиальным лакомством. Влаги испил, и запас под крыло взял. Так, на всякий случай. А потом услышал, как далекая призрачная дверь хлопнула. Глядь на стол – нет моего «Abibas’a». Вот влетел, как же домой-то?! Ушла милая сердцу Анна Андреевна, забыла об сыне своем приемном…
Настроение тут же испортилось. Выдохнул я тяжело и на спину повалился, начал лапами дрыгать и реветь почти по-медвежьи.
– Ты чего, Гомемнон? – подобралась ко мне испуганная Муша. – Отравился? Странно, все свежее, никакого сальмонеллезу.
– Домой хочу-у-у, – вою я. – Сокра-а-ат, как же я-а-а-а ту-у-ут?…
– Эка ты примитивный, – ухмыльнулась муха, – чем тебе здесь-то не дом? Центр города, это тебе не Зина Портнова. Знаешь сколько памятников? На любом сри – не хочу. Я даже профессора Попова обгадила. Он сто лет назад радио изобрел, слыхал? Так я – прямо на нос гению! Вот скажи мне, есть у вас там профессор Попов?
– Не-а, – всхлипываю.
– Ну вот, – улыбается, – а у нас есть. И Шевченко стоит, знаменитый нерусский поэт. А в крепости лысый царь Петр авангардной работы. Кстати, о крепости: у меня мечта заветная есть – Петропавловскую иглу обосрать… Но, похоже, неосуществимо это… – вздохнула тяжело Муша.
Меня такой поворот разговора заинтриговал. Я на лапы вновь перевернулся и с любопытством уставился на Чкаловскую.
– Так в чем же дело? – спрашиваю. – Есть мечта, надо воплощать. Кто тебе мешает?
– Кто-кто? Ветер мешает, – отвечает, а сама задумчиво в грязное коммунальное окно смотрит. – Там, на самом верху, больно ветер сильный. Сдувает. Весу-то во мне, чай, не три килограмма.
Я оценивающе посмотрел на нее и разочарованно покачал головой.
– Да уж, – говорю, – пожалуй, даже не полтора. А то бы ты мечту свою давно в реалии воплотила… Но не надо расстраиваться, Муша. Истинная мечта – она на то и истинная, чтоб не исполниться никогда…
– То есть? – не поняла Муша. – Поясни-ка.
Я усом пошевелил, принял позу роденовского мыслителя (его я еще в журнале на Зине видал), в какую Сократ сгибался, когда нас, молодежь, уму-разуму учил, и начал свою пространную лекцию.
– Понимаешь, – говорю менторским тоном, – без истинной мечты жизни нет. Только она, мечта, должна быть глобальная и недосягаемая. Вот как твоя, например. Нельзя мечтать о колбасе или о собственном клопе в будочке. Это вещи исполнимые. Грезить надо о чем-то возвышенном…
– Петропавловский собор – возвышенный? – перебивает.
– Это смотря для кого, – объясняю. – Для