и прекрасны. Но здесь он был слабаком и посмешищем.
– Значит, монстра н-не существует? – только и проговорил Дарик. В Белом городе, разрушенном временем, все чувствовали себя свободными. Все, кроме него. Он оставался канализационной крысой. Каждый, кому не лень, пытается его пнуть или ударить. А если тянуться до его толстенького тельца далековато, то просто бросить издёвкой. И он боится. Страх как часть его неистребимой крысиной сущности пришёл в этот город свободы вместе с ним.
– Того, которого ожидает увидеть в своей коллекции твой хозяин Грэссом Кролл – нет, – как всегда, с благородным видом, полным издевательства над собеседником, молвил мародёрский король. – Но и ты, и я, и все мы – чудовища. Вопрос в том, готов ли ты стать монстром или предпочтёшь оставаться серой крысой?
– Многие высокородные дамы считают крысу, чудовищем не меньшим, чем дграл, – привычно лебезящим голоском проурчал Дарик. Он сам неоднократно видел, как, переполошась, вскакивали на возвышенности представительницы благородного общества, неприлично задирая свои многочисленные пышные юбки, при виде маленького серого животного. Впрочем, понятие приличий в Ноксусе было весьма неоднозначно.
– Я намерен изменить представление о том, кто такой благородный, а кто такой высокородный человек. Я не считаю, что почести и привилегии жизни должны доставаться кому-то только потому, что ему повезло родиться именно у тех, нужных, родителей. Каждый человек имеет право на лучшую жизнь. Мы – мародёры. И мы сами творим свою судьбу. И нам насрать на законы этого мира, которые препятствуют нам получить свою долю счастья. Если я сильнее какого-нибудь высокородного недоноска, отчего мне не забрать его благородство себе? Ты не согласен?
Дарик задумался. Принципы справедливости, по которым звёздные боги судили смертных, были очень хороши. Но они не действовали. Быть может, потому что боги были где-то в занебесье и не могли проследить за тем, как их небесные законы соблюдаются здесь, на земле? Видят ли они в таком случае, как Крысёныш осеняет себя звёздным знамением, едва на потемневшем бархате неба появляются первые светила?
– И к-как в-вы намереваетесь э-то сделать? – пролепетал толстячок. Он очень похудел в последнее время, потому что отказывался поперву от грязной работы. Но поскольку ни для какой другой он в Руинах не годился, а желудок требовал своего, пришлось соглашаться на всё. Он убирал в домах мародёров, помогал их женщинам по хозяйству, чистил отхожие места. И всё это, разумеется, было сдобрено огромными порциями отнюдь несъедобных насмешек.
– Я выпущу своих монстров. Видишь? – молодой человек указал на большой шрам, белой полосой пересекавший его щёку. – Эта рана нанесена не снаружи, как говорят некоторые. Это мои монстры пытались выбраться изнутри. Я сдерживаю их, что есть сил. Но из-за несправедливости, с которой сталкиваюсь каждый день, мне это удаётся всё с большим трудом. Как ты верно подметил, крыса