каждый герой повести, которым оборачивается Вольтер – это его двойник, отражающий ту или иную особенность характера фернейского мыслителя.
Метаморфозы происходят молниеносно: Вольтер надевает камзол и докторскую шапочку с кисточкой, которая повисает у него перед самым носом, и перед нами предстает доктор Панглос – бодрый оптимист лейбницевской ориентации, мудрый наставник молодежи и ценитель женских прелестей.
Преподав урок своим четырем подопечным и прыгнув в постель к Пакете, разумеется, только для того, чтобы заняться экспериментальной физикой, Панглос снова становится Вольтером и продолжает свой рассказ про судьбу Кандида.
Все складывается просто замечательно. Кандида выгнали из замка. Что с ним будет дальше? «А теперь начнётся история другая!», – обещает Вольтер, и глаза его сияют от удовольствия.
С таинственным видом он выпускает на сцену двух вояк-вербовщиков, которые начинают заманивать Кандида на военную службу. Чтобы лучше видеть, что происходит, Вольтер забирается на кресло с ногами, тянет шею, подпрыгивает от азарта и возбуждения и, увлекшись происходящим, даже машет из стороны в сторону подолом ночной рубашки, как дива, танцующая канкан.
К величайшему удовлетворению автора, события принимают всё более трагический оборот. Философ что-то выплескивает в камин и там вспыхивает зловещее багровое пламя. Сизый дым окутывает сцену.
То молитвенно складывая руки и поднимая очи горе, то хватаясь за голову, Вольтер описывает беды, которые выпали семье барона. И снова Вольтер становится доктором Панглосом. Прямо из руин разрушенного землетрясением Лиссабона Панглос попадает на аутодафе.
Уже у виселицы, с петлей на шее, неисправимый оптимист провозглашает с комическим пафосом речь во славу университетской науке. Произнося эту короткую тираду, Смирнов с блеском пародирует общепринятые каноны ораторской речи.
Наконец, верёвка затянута. На ней качается гипсовый бюстик Вольтера со сложенным в саркастическую усмешку ртом. Он смеется надо всем и надо всеми.
Однако существование в одновременно смешной и трагической стихии собственной повести не проходит для автора бесследно.
В Испании инквизиция казнила не только живых еретиков, но даже «казнила» останки умерших еретиков, не доживших до колесования или сожжения на костре. Казнила и проклинала души покойных. Буффонная казнь гипсового философа в спектакле предстаёт отражением подлинной биографии Вольтера. Всю жизнь его преследовали церковь и государство. Французский парламент постановил сжечь «Философские письма». Они и после смерти, как инквизиторы, не оставили Вольтера в покое. Церковь отказала скончавшемуся патриарху эпохи Просвещения в христианском погребении и его пришлось хоронить тайно… Лишь тринадцать лет спустя его останки торжественно перенесли в парижский Пантеон.
Карнавальная смерть Панглоса обернулась для Вольтера приступом слабости. Неожиданно выяснилось, что