Римма. – А то я на Игорька все бросила…
– Это не тот, у кого картины? – оживился пожилой. – Вы его хорошо знаете?
– Более чем. А меня зовут Римма, – сунула она руку.
– Майкл, – назвался пожилой. – А моего сына – Дино.
Римма потянула было руку, но Дино лишь холодно кивнул.
– Приятно познакомиться, – поспешил исправить неловкость Майкл.
Римма смерила Дино насмешливым взглядом и улыбнулась Майклу:
– See you tomorrow! Вы же придете за картиной? Заодно, может, надумаете… – Она вскинула мундира и его рукавом прощально помахала: – Bye-bye Michael!
Думая, что Римма вот-вот вернется, Щербинин не стал затаскивать телегу в ее «Сувениры», истратил полученное в сражении за «Церквушку» тепло и снова расчихался. Наконец она появилась, отмахивая на ходу мундиром, как кадилом.
– Ну ты даешь! – опередила она укоры. – Пятьсот баксов за раскрашенную картонку!
– Но-но! За «раскрашенную картонку» я и обидеться могу.
– Мне самой нравится – я с позиции покупателя. Кто разбирается – у того нет денег. Для кабака – не та тематика. Для офиса – не тот размер. Для иностранцев… Я Ольке говорила: «Пиши авангард!» Давно б в «зелени» купались. А ты ходишь вхолостую! Хоть что-то сегодня ушло? Вчера?… Нашелся придурок – полтыщи баксов отваливает! Это ж… «Я доллары не беру». А завтра не придет. Что на тебя наехало?
Щербинин заулыбался, и Римма махнула рукой:
– Вот-вот, что еще остается. Сколько ты ее возишь, церквуху? И все не уходит.
– А почему? – с лукавинкой спросил он.
– Заломил!
– Для того и заломил. Я ее для себя вожу, поняла? Для настроения.
– Хм… Ну и объясни людям, а то… Завтра придут – что будешь говорить?
— Завтра – я не приду.
– А я за тебя краснеть должна?
– Ты тут при чем – заболел! – Щербинин хотел изобразить чих – и правда чихнул. – Вот, видишь. Все, пошел лечиться. – И покатил тележку.
– Игорек, они из Лос-Анджелеса, – закричала она вслед, – можешь Алене подарочек…
Щербинин быстро удалялся своей, как выражалась Римма, «эксклюзивной» походкой: в то время как его левая нога ступала нормально, правая, прежде чем опуститься, делала молнионосный финт наподобие знака интеграла. Сейчас он буквально летел, и тележка, казалось, летит вместе с ним. «Сюжет в духе Шагала, – улыбнулась Римма. – Игорек в обнимку с тележкой летит над Старым Арбатом».
Щербинин летел, подгоняемый одним желанием: поскорей водочки, закусить, лечь под верблюжий плед и отрубиться. Сейчас он был зол на весь мир: на холод, на этих америкосов, но больше на себя. Какого черта он стал выкладывать ей, почему возит эту работу и не продает. Чушь, конечно, но ощущение, что предал что-то сугубо личное, не оставляло, досада перекинулась на Римму. Порой он ее просто не переваривал. «Сколько ты ее возишь», блин. Какое твое собачье дело! Нет, надо подначить! Баба-то неглупая, не так уж и жизнью обижена. Нет мужа – кто ж ее вытерпит? Слова в простоте не скажет. Недостаток юмора, конечно, беда, но избыток… Бедствие.
В эту минуту он увидел тех